Энтони стоит ко мне спиной у подножия лестницы и разговаривает с Гасом тихим встревоженным голосом. Я слишком далеко от них и всех слов не слышу, но тех, что доносятся до меня, вполне довольно…

«…барометр падает…»

«…похоже, сильный будет…»

Гас смотрит поверх плеча Энтони, и наши взгляды встречаются. Он приподнимает шляпу и с мрачным видом поспешно выходит наружу.

Энтони поворачивается, и при виде его серьезного лица я сразу все понимаю.

— Шторм сменил направление? — догадываюсь я.

— Местные обеспокоены. Барометр падает. Я точно не знаю, что это означает, — признается он, — но Гас опасается, что удар будет по нам.

— Надо эвакуироваться?

— Я спросил его, но он сказал, что некуда. Шторм близко. Скоро, — Энтони хмурится. — Вчера мы не успели все доделать — говорили, шторм пройдет мимо. Было уже поздно, все устали, и я подумал, что обойдется. Извини.

— Не за что извиняться. Шторма непредсказуемы. Он все еще может пройти мимо, но, даже если нет, все может оказаться не так плохо. Нередко они бушуют довольно угрожающе, но выдыхаются, почти дойдя до берега, — я делаю глубокий вдох. — Еды и запасов у нас достаточно. Думаю, самое лучшее — пересидеть, а там видно будет.

— Я пойду помогу с последними приготовлениями, пока погода окончательно не испортилась. Слуг я распустил по домам, к семьям. Осталась пара работников, которые заколачивают окна. Гас помогает им, и после они уйдут.

— Будь осторожен.

Энтони наклоняется ко мне и уже знакомым движением прижимается к моим губам.

— Обещаю.

* * *

Погода ухудшается с поразительной скоростью. Дом скрипит и стонет, погромыхивает и трещит, и от этих звуков у меня идет мороз по коже. В Гаване я точно знала, что крепкие стены дома, в котором я выросла, могут защитить от непогоды. Но этот дом я совсем не знаю, и с каждой минутой на душе становится все тревожнее.

Когда по прошествии часа от Энтони нет никаких известий, я выхожу на веранду, и сразу же мне в глаза летит горсть песка, принесенная с пляжа ветром.

Москитная дверь неистово бьет о косяк.

Шторм еще не пришел, но ветер уже шквалистый.

— Иди внутрь! — кричит Энтони, появляясь из-за дома и держась за перила побелевшими костяшками.

Мой муж отнюдь не слабак, но сейчас ветер дует так яростно, что, если бы не сила, с которой он вцепился в перила, он взлетел бы на воздух.

Преодолевая встречные порывы, он быстро поднимается на веранду — в глазах паника, тело напряжено, как лук.

Я подаюсь назад, но войти в дом удается лишь тогда, когда Энтони, с трудом дыша, добирается до входной двери. Из-за его спины видно, как мимо пролетает что-то похожее на кусок крыши.

Деревья клонятся под ветром так низко, точно еще чуть-чуть — и треснут напополам.

Энтони хватает меня рукой за талию и втягивает в дом, а затем, навалившись на входную дверь, с силой закрывает замки и поворачивается ко мне лицом.

— Он идет на нас.

Впервые за короткое время нашего супружества я вижу на его лице выражение беззащитности.

Он бегло осматривает меня и хмурится.

— У тебя кровь.

— Это от песка, — не сразу отвечаю я, разглядывая свои руки и с удивлением понимая, что он прав.

На коже проступают алые пятна.

— Ну зачем ты выходила?!

— Я беспокоилась за тебя.

— Нам удалось забить всего пару окон. Ветер такой свирепый, что это практически невозможно. Снаружи уже небезопасно. Люди, точно пушинки, взлетают на воздух.

И не только люди. Я с ужасом вижу через окно, как крыша одной из хозяйственных построек трепещет под порывами ветра, а затем отрывается напрочь, точно бумажный лист.

Шторм не пройдет мимо — он ударит со всей силой.

Мы идем на кухню, и Энтони обрабатывает мои царапины водой с мылом — ободранную кожу жжет. У него на лице и на руках тоже есть порезы — я нахожу на кухне нечто вроде аптечки и смазываю их йодом. Шторм между тем все крепчает, грохот летающих обломков становится все слышнее.

— Сколько это продлится? — спрашивает Энтони.

— Не знаю. Иногда они быстро проходят, а бывает, затягиваются. Этот, судя по силе, уже близко.

— И что нам теперь делать?

Впервые за время наших отношений у меня в чем-то больше опыта, и я могу дать совет:

— Только одно — ждать.

Элизабет

За считаные часы зловещая непогода превращается в опасный ураган. Мы в эпицентре какофонии звуков — скрипов и стонов, треска и визга, вздохов и охов дерева и металла. Точно гостиница говорит: «Довольно!» — шторм надвигается, как грузовой состав, и старые стены просто не в состоянии сопротивляться его мощи.

Внизу постояльцы — пожилая супружеская пара и семья из четырех человек — ругаются с администратором Мэтью по поводу того, эвакуироваться им или остаться.

Сэм присоединяется к перебранке — его спокойный голос в этом хоре паникеров точно бальзам на раны. Дети плачут, родители героически стараются их успокоить. Вопли и страхи достигают крещендо, и я, жаждущая тишины, удаляюсь в маленькую гостиную, подальше от стойки. В самые тяжелые моменты жизни люди способны брать очень высокие ноты — резонируя со страхом, они режут слух. Уж кому-кому, а мне это отлично известно.

Где же брат? Пережидает шторм в палатке или под брезентовой крышей? Или вообще где-нибудь не здесь, а в целости и сохранности? Я уже лишилась почти всех родных. Мысль о том, что могу потерять и его, просто невыносима.

Я бывала в церкви только на Рождество и Пасху, когда мама настаивала на том, что нам надо «показаться», но сейчас я обращаюсь к молитвам, которые, как казалось, забыла — слова застревают в горле из-за страха.

Сэм заходит в гостиную — он тяжело ступает, пол дрожит под его шагами.

И тут до меня доходит, что эта дрожь не из-за Сэма. Дом трясет совсем по другой причине.

Это под нами содрогается земля.

— Что это?

— Ветер и вода, — мрачным голосом отвечает Сэм. — Океан подбирается к дому. Надо делать ноги. На станцию в Айламораде за ветеранами отправлен спасательный поезд. Мы должны на него попасть.

Если брат действительно в одном из лагерей, тогда его, по крайней мере, отправят в безопасное место. А если он будет на станции в Айламораде, возможно, мне удастся с ним встретиться.

— Спасти нас может только эвакуация, — добавляет Сэм.

— Далеко до станции?

— Не очень. Это наш единственный шанс.