— Нет. — Он ответил равнодушно и также без единой эмоции пронаблюдал за вспыхнувшей в прекрасных глазах яростью, недовольством, искривившим уголки рта, которое сменилось жесткой усмешкой.

— Ах, всегда ты так! — Она махнула рукой и рассмеялась. Будто серебряные колокольчики прозвучали мелодично, заглушив музыку кристаллов. — И ведь не придешь, пока тебя не позвать, не заглянешь на огонек. Что тебе в той крепости? Мог бы построить дворец. У князей и то есть, у каждого, а мой ледяной лорд живет в какой-то деревянной избе. Просто смех. Ходишь в рубашке, точно селянин, упражняешься с простыми магами на мечах, как будто они тебе ровня!

— В своем доме я живу по собственным правилам, Стужа. Я не навожу порядков в твоем дворце.

— А ты бы осмелился? — Она хитро взглянула на него из-за плеча, прочитала ответ в глазах и хмыкнула. — Не отвечай, сама вижу, что тебе нет дела до моего дворца и его порядков. И когда ты стал таким равнодушным, мой лорд? Я ведь еще помню минуты наслаждения, которое дарили мне твои руки и губы, и ни с одним из последующих избранников не довелось испытать подобного.

— Лукавишь, богиня. Тогда я был под твоими чарами и так же послушен твоей божественной воле, как ручной пес. Не побори я наваждения, ты забыла бы меня быстрее, чем забывают выброшенную за ненужностью вещь.

— Хочешь напомнить, что сам все прекратил? Смеешь говорить богине о том, как оставил ее, заявив, что отныне будешь только служить и не больше?

Белоснежные косы заискрили, воздух заколола сила, но едва ли можно было понять наверняка, злится она на самом деле или вновь играет одну из бесконечных ролей. Она любила примерять их на себя, как и прекрасные наряды, делавшие ее невозможно красивой. Настолько, что нельзя отвести глаз.

— Хорошо, если так хочешь служить, служи.

— Что прикажешь, богиня?

Он встал на одно колено, опустив голову, чувствуя, как она снова приближается и ласково проходится ладошкой по его волосам, перебирая белоснежные искрящиеся пряди почти того же оттенка, что у нее.

— Я узнала, — она прижалась к его волосам щекой и зашептала на ухо, — про удивительные камушки. Говорят, в них такая сила… — Стужа замолчала на миг. — А впрочем, к чему рассказывать мужчине о свойствах самоцветов, это же наши женские побрякушки, вам неинтересно. Принеси мне ожерелье, Бренн.

Ожерелье? Он нахмурился. Из самоцветов? Когда-то давным-давно он сложил к ее крошечным ножкам столько сокровищ, что сам сбился со счета. В чем же подвох, богиня? Откуда должно достать эти, как ты сказала, удивительные камушки? Что за новая сила привлекла тебя в якобы простых самоцветах?

— Откуда? — только и спросил.

— Ох, это совсем близко. Буквально на самой границе, там, где русло Зимней изгибается, есть одна небольшая деревушка. Они открыли совсем недавно залежи невиданного минерала. Мне нужно все до последнего камня.

— Небольшая деревушка? — Он изогнул брови. — Где русло изгибается? Ты говоришь о территории чародеев, Стужа?

— Ну да, хотя это спорно. Только за счет изгиба реки деревня оказалась у них, а могла быть нашей.

— Это нападение, богиня, с нашей стороны, со стороны снежных магов.

— Скажешь тоже. Кому какое дело? Мы просто заглянем в гости, вы же не планируете никого убивать. Или заморозишь парочку?

Она с удовольствием понаблюдала, как сжимаются его губы, губы, которые ужасно хотелось поцеловать. Упрямец! Ну ничего, он еще вернется и будет снова умолять ее о ласках.

— Стоит ли церемониться, Бренн, будто сам не знаешь, сколько огненных магов убил за свою жизнь.

— Не считал.

— Правда? А я думала, ты помнишь их всех вплоть до имен, ты же каждого нашел тогда. Ну же, Бренн! Ведь ненавидишь чародеев, так к чему сдерживать себя?

— Ты желаешь войны с огненными, богиня?

Он спросил равнодушно, а она притворно нахмурилась, словно размышляя.

— Пожалуй, нет. Мы с Яром пока не ссорились, к чему губить его любимых магов, пускай живут. Ну и эти, в деревне.

— Конфликт все равно возникнет, мы нарушим границу.

— Ах, Бренн. Ты ведь управляешь землями от моего имени, реши как-нибудь этот вопрос. Можешь, в конце концов, русло изменить, я разрешаю. Заберем деревушку себе, а Яр как-нибудь перебесится. Мы даже вернем этих жителей на обратную сторону, построят себе новые дома. Что скажешь?

Он не ответил.

— Что же, мой лорд, ты молчишь? Неужто возражаешь? А как же, я приказываю… — Она выразительно поглядела на него.

— Я исполняю, — завершил он, наблюдая, как довольно изгибаются идеальные губы. Взгляд не отрывался от точеных черт, вновь и вновь любуясь совершенством.

— Именно. — Она снова оказалась близко, провела ладонью по щеке, подняла его лицо и приблизила свое, ожидая поцелуя. Он не подался навстречу, даже не шелохнулся. Яростные искры вновь зажглись в холодных глазах, а сквозь губы прорвался досадный вздох.

— Ну иди, больше не держу, — она легко отклонилась, — принесешь, и будет тебе награда, уж от нее-то не сможешь отказаться.

И засмеялась нежно, переливчато, и этот смех еще звучал в его голове, когда он шагнул сквозь пространство.

— Что скажешь?

Войд сидел на скованном льдом берегу, лениво наблюдая за мелкими волнами, плещущими на зеленую травку. Луна ярко освещала мирный летний пейзаж по ту сторону магической границы. Тепло и холод сталкивались над темными в ночном мраке водами, но не смешивались, четко разделяясь по ледяной неровной кромке.

Зверь глухо заворчал в ответ и вытянулся, положив морду на лапы.

— Их шахта в этой горе, а выход как раз обращен к реке. Интересно все ж рассмотреть эти камни.

Волк встрепенулся и поднял голову.

— Нет, стоит мне туда шагнуть, и чародеи тотчас почуют снежную магию. Я так на них взгляну.

Ледяной лорд прищурился, позволяя пространству стянуться, а снежинкам взметнуться повыше, сложившись в утолщенную призму, и пропустить взгляд вглубь темной пещеры. Внутри на стенах крепились чадящие факелы, а у пустой вагонетки спал на стуле сторож, обнимая руками крючковатую палку. По стенам в неровных бликах огня то здесь, то там мерцали и вспыхивали желтые камни.

— Вот как? — Бренн задумчиво откинул голову. — Да, Эрхан, обычные самоцветы, ничего не скажешь. Знаешь, что это?

Белые уши дернулись, будто волк желал произнести, что хоть и очень умен, но нельзя знать о том, чего не видел.

Войд положил ладонь на белую голову и мягко погладил.

— Эти камни называют солнечными.