Пальцы войда мазнули заалевший воздух, зацепили краешком ногтей щеку, полыхавшую ярче разгоревшейся на небе утренней зари, а потом… Хотелось бы сказать, что коснулся вмиг онемевших губ, стирая с них ноющее ощущение, но он не для того склонил голову. Он лишь взглядом вниз провел до моей ладони, а после вложил в нее щетку, обычную, широкую, с жесткими щетинками.

— Выпускай огонь, чародейка, пока разгорелся. Сегодня со мной практиковаться не будешь, на Эрхане потренируешься.

Я очень постаралась, чтобы рука с щеткой ходуном не ходила, а дыхание не прерывалось и грудь бурно не вздымало. Огонь ведь не на шутку взметнулся, больно умело его разжигали. Вместо того чтобы продолжать алый рассвет на щеках демонстрировать, перевела взгляд с войда на волка. Правда, вопрос пока задать не выходило, голос бы хрипел и ломался, но маг сам сжалился и пояснил:

— Умеешь ты свою магию призывать и отдавать постепенно, твоя сила к чувствам привязана, а потому научись сперва успокаивать и направлять. Тело уже готово, оно дар через себя пропустит и не воспротивится, достаточно только вспомнить, как ты узоры растапливала.

Лучше я прямо сейчас об узорах вспоминать не стану.

— Попробуй с Эрханом.

Гордый волчик, оценив, как я подступаю ближе с зажатой в руке щеткой, крутанулся и вновь продемонстрировал пушистый зад, приземлив тот на утоптанный снег. Спорить с решением Бренна вожак, конечно, не стал, но и мне свое отношение показал. Вот оно, уязвленное мужское самолюбие, не то что у некоторых ледяных истуканов.

Густая шерсть с тонкими кристаллическими иглами на концах заискрила, едва я приблизила руку. По пальцам, отвечая на всплеск снежной магии, прокатилось теплое покалывание. Осторожно поднеся щетку к белому боку, я попробовала провести по звенящей льдистой шерсти. То ли из-за присутствия рядом огня, то ли по иной причине, но каждый волосок, застывший в кристаллике льда, приподнялся и, слегка покачиваясь, сталкиваясь с другими волосками и звеня, ждал моего прикосновения. После вчерашнего для меня самой удивительного всплеска магии, когда я действительно ломала и крошила снежные узоры лишь с помощью собственного тепла, оказалось проще направить его в руку, нагреть щетку и провести по шерсти, стаивая прозрачные кристаллы.

Эрхан вдруг заворчал, но войд положил на белую морду ладонь, явно не боясь, что обнажившиеся острые зубы могут схватить и переломить кость длинных пальцев. Думаю, волку и самому подобное в голову не пришло. Он сразу перестал ворчать и затих. Я же снова провела щеткой, и еще раз, и еще, затем осмелела и принялась водить от головы до хвоста, разделяя застывшую шерсть на ровные ряды и позволяя белым волосинкам стечь по бокам шелковистой волной. Эрхан уже не выглядел напряженным и даже как будто жмурился от удовольствия.

Когда же я остановила руку, любуясь красивой и густой шерстью, мягко блестевшей на солнышке, вожак подскочил. Ткнулся мордой мне в колени и клацнул зубами, отчего я покачнулась и приземлилась прямиком на крыльцо, а Эрхан уже оказался рядом и вновь тряхнул головой. Под волчьей кожей прошла мелкая дрожь, словно рябь на воде, мышцы напряглись и расслабились, и вся шерсть на голове встала дыбом, вновь закачавшись иглами кристаллов. Пока я беззвучно открывала рот и удивлялась, волк уложил голову мне на колени и закрыл глаза, даже не намекая, а требуя нового расчесывания. Пришлось перехватить поудобнее щетку и вновь чесать и растапливать. Эрхан неслышно вздохнул и словно бы растянул пасть в блаженной улыбке. Мне казалось, выходило у него очень по-человечески.

— Умилостивила ты его, чародейка, — прозвучал над головой мужской голос. Войд наблюдал за нами и улыбался. — Теперь разминка веселее пойдет.

Я не верила в себя, никогда не верила и не думала, будто правда смогу. Тогда была лишь на что-то годна, когда просыпалось в груди волшебное, мощное, сильнее меня и моих затравленных, испуганных мыслей. Может, оттого прежде ни разу не сладилось, даже на краю смерти не получилось дать выхода дару?

Разминка в лесу теперь была иной. Я бежала, едва касаясь ногами земли, летела вровень с мордой ледяного волка, а тело, наполненное магией и огнем, казалось намного сильнее, намного гибче обычного человеческого. Как же я не могла ощутить подобного раньше? Это всегда было внутри, но сейчас рухнул заслон, державший мой огонь в невидимой тюрьме. И я летела со смехом, а потом, когда счастливая и довольная остановилась перед войдом, он лишь качнул головой.

— Это называется эйфорией, чародейка, учись искать золотую середину, — и бросил мне в руки щетку.

Я оглянулась на довольно заурчавшего Эрхана, такого красивого сегодня, с шелковистой белой шерстью, а вожак отступил, открывая взгляду шагнувшую из-за деревьев стаю.

Думала, рука отвалится. Прочесать столько игольчатых шкур оказалось делом нелегким, войд же все время рядом сидел, на пенечке из снега, и молча наблюдал. Следил, чтобы я ровно силу вела, — чуть нахмурится, и даже слов не нужно, мигом понимаю и стараюсь либо притушить тепло, либо прибавить. Под таким взглядом не расслабишься, не позволишь себе отдохнуть, только и будешь из руки в руку щетку перебрасывать и крошить, растапливать лед.

Пока чесала, слова Северины на ум пришли: «А никто с ней не справится, потому что огненная». Ведь удивительно, но войд нашел способ. Сумел подметить, как чувства и сила друг с дружкой крепко сплелись, домыслил меня подтолкнуть, чтобы не бездумно, не хаотично огонь призывала. И то верно, иной бы меня научить не смог.

— Справилась, положи, — кивнул Бренн на щетку, когда последний волк, тряхнув волнистой шерстью, отпрыгнул в сторону. Эрхан замер рядом, на его голове вновь топорщились ледяные иглы. Маг на волка указал. — Теперь рукой проведи между ушами, не касаясь шерсти. Здесь шкура нежная, опалить нельзя, нужно силу тепла почувствовать, поскольку сейчас жар с помощью щетки не пригасишь. Контролируй сама, в ином случае Эрхан спасибо не скажет.

Боясь причинить вред снежному зверю, я очень старалась делать, как велено. Пальцы подрагивали от напряжения, и дыхание затаилось. Все казалось, ничего не получается. Однако волк не завыл, и шерсть стала гладкой, прекратив топорщиться.

Коротко рыкнув, вожак быстро отступил. Белые звери затерялись в снежном лесу, оставив нас с ледяным лордом вдвоем.

— Дай мне руку, — велел Сердце Стужи.

Я протянула вперед нывшую кисть, положила свою ладонь на его раскрытую, а он повернул так, чтобы обе руки соприкасались — ладонь к ладони — и не стал обхватывать, зато приказал, как в первый раз:

— Теперь согревай.

Снова холод подбирался к моему теплу, вновь оттеснял от кончиков пальцев, покалывал, затягивал онемением и отбирал прикосновения рук. Но попытки отстраниться я не сделала, подалась чуть вперед, прикрыла глаза, вообразила, как хочу чувствовать не холод, а тепло его кожи, шершавой, жесткой, грубее моей. Хоть и красовались на розовой ладошке натруженные за всю жизнь мозоли, но не была она ладонью воина. Я представила, и холод начал отступать медленно, очень медленно. Он поддался, перестал кусаться и пить мою силу, а словно призадумался, глянул с интересом: «Покажи, на что способна», — и тепло повлеклось ему навстречу. Так сталкиваются в Зимнелетке острые края намерзших ледяных торосов с покатыми боками гладких теплых волн.