– Господи Иисусе, простите меня, миссис. Я хочу сказать, охеренная грубость с моей стороны. Я-то решил, что вы собираетесь заложить эту шубу. Ну на выпить типа не хватает. Вы меня понимаете?

Агнес опустила кружку от холодных губ. Ее глаза перехватили его взгляд.

– Нет, вы ошиблись.

– Ну зато теперь я извинился, и все хорошо, да?

– Да.

– Значится, так оно и к лучшему будет, верно?

– Почему? – спросила она, сама того не желая.

– Потому что ломбард в Галлоугейте закрыт – газ там ложат, вот почему.

Она сердито посмотрела на него, пытаясь понять, блефует он или нет. Но он только вскинул бровь.

– Слушайте, я не хотел вас задеть. Вот ей-богу. Просто рыбак рыбака видит издалека, ага? – В подтверждение этой истины он помахал своей трехпалой рукой.

Агнес резко поставила кружку, расплескав чай.

– Спасибо, что позволили воспользоваться вашим туалетом, но мне пора. А то муж изведется от волнений.

– Да-да, конечно. Поспешайте – под дождем долго идти. К тому же, может, сыщете обручальное колечко, которое посеяли.

Агнес поняла, что недооценила его. Она высоко подняла голову, откинула назад с лица свои черные кудри.

– Вы чего этим всем добиваетесь?

Уголки его губ разочарованно опустились вниз.

– Ничего. Ну, по крайней мере, ничего такого, о чем вы думаете. Послушайте, миссис, вы пришли сюда в довольно разобранном состоянии, и, глядя на вас, легко можно было сделать одно-два предположения. – Он чуть притормозил, потом продолжил: – Мне это было легко, потому что я через все это сам прошел, только и всего. Вы уж так не переживайте. Допивайте ваш чай, ладно? Я новый чайный пакетик заварил и все такое.

Агнес снова взялась за кружку, надеясь с ее помощью скрыть потрясение, остановить бурление в желудке.

– Так вы уже побывали у АА?

Агнес недоуменно уставилась на него.

– У Анонимных алкоголиков? – Он начал петь: – «Добрый Иисус, научи меня жить одним днем»?

Агнес отрицательно покачала головой.

– Ну вы хоть готовы признать, что у вас проблемы? – Он наклонил голову, как усталый учитель. – Когда вы пришли сюда, у вас была трясучка пятого уровня.

– Я… я промокла… и замерзла.

Он рассмеялся.

– Послушайте, ежели человек промок и замерз, то у него дрожат колени и зуб на зуб не попадает. Ну знаете: вот так. – Он карикатурно изобразил замерзшего психа. – Но! Когда вы рыскаете глазами в поисках бутылки с жидкостью для зажигалок и готовы ее вылакать, вас трясет вот так. – Человек затрясся, как оживший труп.

Снова волна стыда накатила на нее.

– Что вы об этом знаете?

– Я знаю, что вашей норки хватит на шесть пузырей водки и, может, на жареную рыбу с картохой. – Он поковырял у себя в зубах. – Столько, по крайней мере, стоила норка моей матушки, когда я ее украл. А еще я знаю, что шесть пузырей водки, жареная рыба и три ночи, проведенные под забором, закончатся заражением крови. – Он опять помахал искалеченной рукой.

После его признания они некоторое время молчали. Он открыл пачку сигарет, вытащил оттуда одну зубами, предложил пачку Агнес. Она закурила и затянулась, как будто изголодалась по никотину. Плечи ее опустились, стараясь перевести дыхание, она оглядела кладбище черных такси.

– Вы случайно не знаете таксиста по имени Шаг Бейн?

– Не могу сказать, что знаю, – ответил мужчина, вглядываясь в ее лицо.

– Такой невысокий, жирный боров с плешью. Воображает из себя Казанову.

– Ну, так почти про любого из них можно сказать. – Он рассмеялся. – Он из какого парка?

– Из Нортсайда.

– Не, у них своя мастерская на Ред-роуд. Наверно, никогда его не видел.

– Если он вам когда-нибудь попадется, не могли бы вы подправить ему тормоза?

Мужчина улыбнулся.

– Для вас, красавица, – безусловно.

Он докурил сигарету, продолжая разглядывать Агнес.

– Не он причина того, что вы пустились во все тяжкие? – Агнес не ответила. Он начал подленько подвывать. – Ай-ай, вы безрассудная идиотка. Все за-ради мужика?

Она снова гордо подняла плечи.

– Ну, а если и так?

– Вы знаете, что нужно делать, если и в самом деле хотите вернуть себе свое добро? – Он помолчал.

«Как это похоже на мужчин! На все-то у них есть ответ», – подумала Агнес.

– И что?

– Ну это дело нехитрое. Вы должны просто послать все на хуй. – Он хлопнул в ладоши, а потом широко развел руки победным жестом. – Живите на хер в свое удовольствие. Наслаждайтесь. Я вам точно говорю: ничто так не выведет из себя этого плешивого борова. Га-ран-тия!

Двенадцать

В конце концов Кэтрин ухватила запястье Шагги и потащила его по Ренфилд-стрит. Мальчишка останавливался почти на каждом углу, чтобы бессловесным протестом показать, как сильно ему не хочется идти. Хитро прищурившись, он молча наступал на шнурок одной ногой, а другую отводил в сторону, пока шнурок не развязывался.

– Засранец, ты это специально делаешь! – вскипела Кэтрин, наклоняясь, чтобы завязать шнурки на его школьных ботинках в четвертый раз за последние десять минут.

– А вот и нет, – отвечал Шагги с довольной улыбкой. Она достал из кармана куртки один из любовных романов матери и, раскрыв книгу, уложил ее на макушку Кэтрин, словно его сестра – столик в коридоре. Он начал читать. Кэтрин встала, внутри нее все клокотало, она выхватила у него толстую книгу и стукнула ею сзади по ногам брата. Она снова вцепилась в его запястье.

– Если мы опоздаем на автобус, другого сто лет не будет, а когда ты начнешь стонать «Я хочу е-есть, я хочу пи-ить, я уста-ал…» – проговорила она, подражая его нытью, – …не рассчитывай, пожалуйста, что я тебя пожалею.

– Я так никогда не говорю, – обиженно ответил Шагги, он семенил ногами, едва поспевая за сестрой, потом выкрутил руку из пальцев Кэтрин. Она остановилась и развернула брата лицом к себе.

– Шагги, я думала, мы с тобой друзья. Ты и я. – На ее лице было, однако, вовсе не дружеское выражение.

– Я не хочу быть твоим другом, – фыркнул он.

Она взяла брата за подбородок и мягко повернула его лицо к себе, глаза мальчика неохотно посмотрели на нее. Она разворошила пальцами его аккуратный пробор и разделила густые черные волосы так, как это нравилось Агнес. Шагги так сильно вырос за два последних года в Питхеде. Описать происходящее с ним было нелегко: он стал выше, но и как-то просел, словно слишком тонко раскатанное тесто. Она видела, что он ушел в себя, стал более внимательным и настороженным. Ему вот-вот должно было стукнуть восемь, а он часто казался гораздо старше.

– Слушай,