Стерпели безропотно, будто бы так и надо.

Он же, вернувшись в Гримхольд, долго не находил себе покоя: слишком чужой была эта земля, пусть и приграничная, но уже иная, нежели земли Камня и Железа. И ему ли лезть в старые обычаи?

Ему ли запрещать то, что все равно случится, невзирая на запреты?

И чем больше Оден узнавал — вытягивать информацию приходилось по крохам, по оговоркам, по сказкам о живой и мертвой воде, — тем отчетливей понимал: изменить не выйдет. Древние, чуждые, подсмотренные у альвов ритуалы вросли в скалы куда крепче виноградной лозы. А оставить как есть не позволяла совесть.

И Оден сделал то, что мог сделать: снял запрет на связь с местными. Тянет молодняк к тонким, что прутья ивовые, альвам, по которым и не понять, сколько им лет? Пускай. Лишь бы по взаимному согласию.

Тем паче что альвы в гарнизоне не задерживались.

Оден стряхнул липкую паутину воспоминаний.

Позже.

Он зажмурился — некогда это помогало сосредоточиться — и сделал глубокий, медленный вдох. Слишком далеко… слишком много запахов.

Ненужные — отбросить, оставив тот, который серебра…

След вел в деревню… Оден двинулся по кругу, обходя поселение стороной. Он заставлял себя не слушать барабаны и голоса, отрешиться от времени — в спешке легко пропустить нужную нить.

И медленно, шаг за шагом. Вдох за вдохом.

В надежде, что там, в деревне, все слишком увлечены свадьбой, чтобы обращать внимание на окраины. Лес молчал, в кои-то веки не чиня препятствий. Напротив, казалось, он сам подкладывал тропинку под ноги Одена.

Серебро, вереск и мед.

Оборванная струна, почти растоптанная чужими ногами. И след уводил от деревни, а значит — был шанс. Оден прислушался: нет, рядом никого из живых, ни людей, ни собак.

Хорошо, но надобно спешить: голос затянул застольную песню, за которой, если Оден правильно помнил человеческие обряды, должна последовать прощальная, а затем и венчальная, венец же принято возлагать на голову невесты.

Он опустился на колени и зачерпнул рыхлую, неправдоподобно легкую землю. Аромат Эйо стал более отчетливым — она была здесь. И если повезет, осталась там, куда уводил запах. Теперь Оден шел так быстро, как мог. Его подгонял страх не успеть.

Слишком слаб он, чтобы воевать.

И слеп.

Королева Мэб должна радоваться: она вновь оказалась права. Нежный смех звучал так явно, что в какой-то миг Одену показалось — она рядом, стоит за спиной, наблюдает.

Сама устроила?

Нет. Невозможно. Даже для нее — невозможно. Просто совпадение.

И Эйо жива. Оден успеет ее найти, вытащить.

Успел. Нашел. Вытащил. Связанную, заботливо укрытую плащом, беспомощную. Опоили? Чем? Какая разница, он ничего не смыслит в травах и помочь здесь не сумеет. Одна надежда — отыскать укрытие и выждать. Травить до смерти не стали бы: из мертвого источника силы не зачерпнешь.

— Вода… — Голос Эйо был тих, и кто-либо другой не услышал бы. — Нужна вода… ручей… вода… отойду.

Вода была рядом с той поляной, где они отдыхали в полдень. Оден, пожалуй, отыщет дорогу. Вот только люди вряд ли обрадуются, обнаружив пропажу. Сунутся искать? Собак пустят?

— Нет. Лес. Боятся. Защитит. Я. Месть. Не посмеют. Вода.

Она дышала часто, захлебываясь, и слюна текла по подбородку. Голова Эйо то и дело соскальзывала с плеча, и Оден боялся, что шея вот-вот хрустнет.

До леса десяток шагов. Ноги утопают в рыхлой земле. Сзади раздается шелест, Оден оборачивается, но… перед глазами все еще темно. А запахи прежние.

— Это… не нам.

Каждое слово дается ей с трудом.

Девчонка бестолковая. Самоуверенная. Полезла. Попалась. Едва не погибла, а может, еще и погибнет, потому как если она ошибается и люди рискнут пойти в лес, Оден не сумеет ее ни защитить, ни спрятать.

У него получилось добраться до поляны, и воду найти, и спуск к ней.

Умыть Эйо. И кое-как напоить.

— Мне… в воду надо. Она даст силы.

Теперь Эйо отчетливо проговаривала каждое слово.

— Замерзнешь.

— Нет. Чуть дальше. Если твоих, то шагов десять…

Искать путь без нее сложно. Больше нет следа, прочерченного яркой нитью на земле. Оден слышит воду, но ручей хитер, он то бросается под ноги, то выворачивается, подсовывая заполненные густой грязью ямы. Легко споткнуться, упасть, сломать что-нибудь — не себе, но ей.

Дошел. И едва сам не ухнул в воду — Эйо вовремя остановила.

— Погоди… ты поможешь раздеться? — Ее голос все-таки дрогнул.

А какие еще варианты-то?

— Помогу. Будет больно — говори.

Стянуть сапоги. И полотняные чулки. Расстегнуть ремень. Избавить от рубашки и штанов. Ощущение, что Оден раздевает большую куклу. Нет, одну ее оставлять нельзя, захлебнется же. А вода в ямине ледяная, аж зубы сводит.

— Тебе необязательно…

Обязательно. Вдвоем теплее. И… в чем-то королева права: сегодня Оден успел. А завтра? Или послезавтра? Еще одна деревня? Еще одна гроза? Что-то третье, столь же древнее и прочно забытое, по ту сторону гор? То, чего он не распознает.

— Спасибо. — Она положила голову на плечо. — Обычно меня за парня принимают, и… так безопасней.

Ну да, только на этот раз мужской костюм и короткие волосы не спасли.

— Из-за молока все… она мне молока принесла. А я…

— Все альвы любят молоко.

— Да. И сливки. Папа, когда что-то не получалось, сливками утешался… и я тоже. — Эйо пошевелила пальцами. — Она мне целую крынку принесла. Холодное. Свежее. И сливки такие желтенькие…

И где тут было устоять?

Ей всего-то восемнадцать, чуть больше, но все равно слишком мало. Ей везло до этого дня, и она решила, что так и надо, что так всегда будет: если удавалось выживать вчера и позавчера, то получится и завтра.

— И на дно смотрела… есть способы понять по следу… — Эйо запнулась. — А потом вымертвень… я так устала, его уговаривая.

Ее начала бить мелкая дрожь, но Оден лишь крепче прижал к себе. Вода и вправду помогает, а значит, придется потерпеть. Урок жестокий. И нужный.

Для него в том числе.

— Дарина мне флягу сунула. Я не хотела, но она заставила выпить, а там — гиссова травка. Это как снотворное. Очень-очень хорошее… для альва. Только я ведь не совсем… думаю, она бы меня разбудила. Позже, потому что…

…невеста должна понимать, что происходит.

— Для тебя это дико, да?

— Да. — Оден перевернул ее лицом к себе. Холодная рыбья кожа, которую тянет согреть дыханием. — Я был на границе. Видел кое-что, разбирался, но до сих пор не понимаю.