Выпроводив Гориславу, Михайло довольно потер руки. Можно даже сказать – цинично, ну, а что ж? Наука управления людьми – она не только на добром слове держится. Манипуляций еще никто не отменял. Вот у той же Гориславы-Горьки теперь появился стимул – не обманом жизнь свою строить, предав по сути род, а все сотворить честь по чести, по-старому, как заведено. И ради этого девчонка в огонь и в воду пойдет, и за суженым своим шпионить будет денно и нощно. Варяги – они такие, пригляда требуют. Не то чтобы Миша совсем не доверял Рогволду… Сотник вообще никому не доверял, особенно в пути. Такое уж было время. Кругом чужаки – обманут!

Хм… Горька говорит, что Рогволд готов взять ее в жены… Уже так далеко зашло? Ну, верить юной деве в любовных делах как-то не очень-то верно. Ну милуются, да, ну секс. И Рогволду хорошо, и Гориславе неплохо. Впрочем, варягу – до поры, до времени. Одно дело девчонку приятную на борту иметь – для услады, и совсем другое – в род свой принять, непонятно кого. Кто он и кто она? Он, Рогволд Ладожанин – богатый купец, удачливый предприниматель, она же – голь-шмоль, почти что холопка. Это, если с одной стороны смотреть, со стороны шкурного да безбожного двадцатого века. Но, если все по-другому представить, как вот здесь, в это вот время, принято, то…

То картина несколько иная вырисовывается, мягко говоря. Тогда выходит, Рогволд – обычный безродный купчишка. Ну, разбогател – и что с того? Знатности и родовитости это ничуть не прибавило, до покупки титулов даже в Европе еще лет пятьсот… ну, чуть меньше. Горислава же… Ой, Горислава Путятична – из одного рода с Лисовиными, а через них – с самими Рюриковичами в родстве! С князьями! С теми, кто всей Русью владеет. Так что, кто еще кому честь окажет! Да и уместно ли столь знатной даме выходить замуж за какого-то там купца?

Что же касается… гм-гм… вольного поведения Гориславы, то это никого здесь не смутит, тем более – варяга Рогволда. На дворе – двенадцатый век, а в те времена на все добрачные фривольности смотрели сквозь пальцы, как бы ни пытались потом доказать обратное некоторые «историки». Какая там добрачная девственность, кому она и нужна-то? Была бы дева здорова, могла бы работать и деток рожать – так еще в девятнадцатом веке в русских деревнях рассуждали, и никто «гулящих» не осуждал. Рожденный ребенок – это не дите конкретных родителей, это – ребенок рода! И роднились тогда не малые конкретные семьи – роднились роды.

Караван отправился в путь ранним утром, едва рассвело. Над левыми берегом, за густыми лесами, вставало солнце. Первые лучи его уже окрасили вершины холмов и редкие облака, медленно проплывавшие по нежному голубовато-палевому небу. Уже вспыхнули золотом купола киевской Святой Софии, засверкали кресты Десятинной церкви… Ударили колокола, и малиновый звон поплыл над городом, возвещая о наступлении нового дня. Нет, конечно же, колокола били вовсе не в честь отплытия торгового каравана, просто-напросто звонили к заутрени.

Однако же отплытие более двух десятков ладей – это было красиво! Ударили барабаны и бубны. Весла вспенили воду. Украшенные резьбою суда медленно отошли от причалов на середину реки, выстраиваясь в одну линию…

– Правое плечо вперед… Левое – табань! Держать прямо!

Рыбаки и прочие лодочники – перевозчики и мелкие торговцы, крестьяне, плывущие на торг со своим нехитрым товаром – невольно залюбовались величественным зрелищем… Для Киева – не столь уж и редким.

«Огненный конь» занял вновь отведенное ему место – за ладьей новгородского купца Гермогена. Впереди и позади каравана шли небольшие и верткие воинские ладьи, нанятые вскладчину в Киеве. Между кораблем Рогволда и приземистым судном грека Хрисанфа, торговца кожами и мехами, вклинилась небольшая ладейка, тоже вроде как воинская, однако же не совсем – судя по большому количество дев на борту. Ну а что – всем заработать охота, чего уж! Да и приятней, когда с девами…

В те полуязыческие времена никто табу из секса не делал. Да и вообще, в русских землях еще долго было распространено двоеверие, и, чем дальше от больших городов, тем больше. Наряду с Иисусом Христом и святыми признавали и домовых, леших, русалок, привязывали цветные лоскутки на елки, приносили жертвы большим серым камням… И в теперешние времена далеко не ушли. Верите в гороскопы? Носите кулон с «вашим» знаком зодиака? Встречаете Новый год по китайскому календарю? И какой же вы христианин после этого?

– Левый борт – вперед, правый – табань! Прибавить ходу.

Повернув на излучине, суда вышли на широкий простор. Ветер не был попутным, паруса не поднимали, так на веслах и шли – по течению, время от времени меняя гребцов. Не «упахивались», гребли вполсилы, соблюдая оговоренный заранее темп.

Сотник расположился на корме, рядом с кормчим. Хотел поговорить с Рогволдом… О Гориславе и о прочих предстоящих делах.

Бил барабан. Мерно пенили воду весла. Судно шло вперед бодро и весело, оставляя за кормой пенный след. Среди этой пены Михаил вдруг заметил какой-то странный предмет. Оторвавшийся от рыбацких сетей поплавок? Или нет… скорее – свернувшаяся берестяная грамотка. Кто-то прочел да выкинул – чего зря хранить? Верно, с какого-то корабля выбросили… те же новгородцы… или с ладьи Ничипора Хотинца, старшого.

Ах, если бы только знал… Если бы только мог сотник эту грамотцу сейчас вот достать и прочесть! Не простая то была грамота, ох не простая…

– Так ты говоришь, Горислава Путятична – знатного роду? – Рогволд Ладожанин первым продолжил недавно начатый разговор. Девы – Горька и Варвара – сидели сейчас на носу, учили греческий язык.

– Младшая ветвь моего, – Миша скромно потупил глаза. – А мы, Лисовины, и Ольговичам, и Святославичам не чужие.

– Ну, ныне все от Рюрика! – посмеялся варяг.

Посмеяться-то посмеялся, однако видно было – озадачен… и доволен, да. Замолк – переваривал информацию. Вон оно как выходит-то! Думал, девчонка-то из простых, а она… Тут у любого башку закружит!

Как обычно, на ночлег остановились часа за полтора-два до захода солнца. До темноты – а темнело на юге быстро – нужно было успеть разложить костры, наловить рыбы, добыть дичь (если повезет), приготовить ужин, разбить шатры… да много дел.

За рыбой и дичью отправились ватажники Михаила – их выпала очередь. Пять человек отправились во главе с Жердяем, остальные занялись костром и шатрами, пошли за хворостом в лес. Кстати, с дровами были проблемы – на этом месте торговые караваны останавливались довольно часто, вот и нынче совсем недавно кто-то ночевал, судя по оставшимся кострищам и остатками трапезы.

Отправленные за хворостом парни – Ермил с Велькой – напрасно шарились по всему лесу, пока не заметили да не завалили сухостой – сушину. Повезло – хоть ее нашли, да и топор не зря с собой прихватили, хотя лучше бы, конечно, пилу, она на судне имелась. Попросили бы – Рогволд не отказал бы. В те времена пилы были лучковые, и даже внешне чем-то походили на лук – согнутое ложе и натянутое, словно тетива, полотно.

– Да уж, – безуспешно пытаясь перерубить поваленный наземь ствол, Ермил вытер рукавом пот. – Этак мы до утра провозимся. А все ты! Сушина, суши-на… Лучше бы хворосту поискали.