– Слушай, я тебе потом все объясню, ладно? А пока прошу у тебя всего лишь информацию. И если ты мне звонишь, значит добыл… Я ошибаюсь?

Недолгое молчание.

– Ты зануда, Камиль, тебе это известно?

– Это мое фабричное клеймо.

Камиль догадалась, что он улыбается, и представила его в кабинете, сидящего, задрав ноги на стол, и с бутылкой кока-колы лайт в руке.

– Ладно… Последнего, за кем числится номер, который ты мне сообщила, зовут Драгомир Николич. Я немного покопался. По национальности серб, живет во Франции с две тысячи третьего года. Рабочий, специализация – строительство, керамика, кирпичное производство, что позволило ему получить долгосрочный вид на жительство. Переезжал шесть раз за десять лет. Неплохо, да?

– Судимости есть?

– А должны быть?

– Борис…

– Нет. Похоже, чист.

Вот именно, слишком чист, подумала Камиль.

– У тебя есть его последний адрес?

– Не знаю, надо ли…

– Ты ведь прекрасно знаешь, что я и сама смогу добыть то, что мне по-настоящему нужно.

Вздох.

– Живет в Руане, около года.

По ее просьбе Борис продиктовал адрес.

– Спасибо. Если бы ты смог отправить мне остальную информацию по эсэмэс, было бы гениально. Заодно сообщи мне, в какой компании он сейчас работает.

– Так далеко я не добрался.

– А где был предыдущий адрес?

– В Коломбе… Это рядом с Аржантеем, где работал твой донор, такое вот совпадение. Ты с той историей еще не закончила? Этот тип, Драгомир Николич, имеет какое-то отношение к твоим снам?

– Мне пора, Борис, вынуждена попрощаться. Ты в самом деле классный мужик.

– Ладно, двигай… Похоже, ты так погружена в свой бред, что наше дело на Кошачей горе тебя больше не интересует?

Камиль понадобилось три секунды, чтобы сообразить, о чем речь. Она начисто об этом забыла.

– А, да, конечно. Так что там нового?

– Ты меня удивляешь. Нам час спустя позвонили из биомедицинского агентства, подтвердили, что ими получен факс от судьи. Так что мы теперь знаем, кому пересадили кожу, а стало быть, и имя нашего убийцы: Мишель Лавинь, тридцать семь лет. Его взяли дома, сегодня утром. Не оказал никакого сопротивления. Он здорово обгорел больше года назад, заплаты на лице и на доброй части тела; вообще-то, не слишком приятное зрелище, несмотря на пластическую хирургию. Темная история… Месть.

Молчание на другом конце линии.

– Эй, ты еще здесь, Камиль?

– Да, я тебя слушаю. Месть, говоришь?

– Арно Лебар, наш задушенный, здорово отделал Лавиня прошлым летом в Лилле за то, что Лавинь гомосексуалист. Силой затащил его в какой-то тупик вместе с сообщником, облил бензином и поджег. Лавинь едва выкарабкался с ожогами третьей степени, но дело так и не было раскрыто.

– До сегодняшнего дня…

– Да, благодаря величайшей из случайностей. Неделю назад Лавинь, прогуливаясь, наткнулся на Лебара. Узнал его… Дошел до своей машины… И вернулся с эспандером, чтобы самому учинить правосудие. Продолжение ты знаешь. Напал на него сзади и задушил. Но Лебар, прежде чем умереть от асфиксии, расцарапал ему лицо. И так у него под ногтями оказались две ДНК, которые нас так заинтриговали.

– Очень грустная история. В любом случае браво, Борис.

– Ну, я не так уж много сделал.

– И спасибо тебе за номер. Как там Веточка?

– Прекрасно себя чувствует, хрустит своими сухариками. Но у меня все-таки впечатление, что ей тебя не хватает.

Камиль улыбнулась:

– Потискай ее за меня. Я тебе скоро пошлю малюсенькое письмецо, у меня есть еще несколько странных просьб. Я позвоню, как только доберусь до Аржелеса, ладно?

– Отвечу: да. Где бы ты ни была, береги себя.

– Обещаю.

– И вот еще что, Камиль, последняя штука… Это насчет сигарет на пассажирском сиденье машины… ну, той самой, с девочкой в багажнике, Орели Каризи…

– Да?

– Я проверил: это были «Мальборо лайт», пятнадцать штук в пачке. Так что твои сны – глупость.

Взволнованная Камиль положила трубку и быстро доела бутерброд.

Нет, это не глупость. Отнюдь нет.

Через пять минут она уехала.

В сторону Руана.

Остров Ре приятно пах йодом морских просторов.

Несмотря на нашествие туристов, эта полоса земли до сих пор сохранила свой дикий вид, особенно в западной части, состоявшей из болот, лесов, больших пустошей и пляжей, которые порой заполоняли водоросли, принесенные из океана вместе с его историями. Отпускники горели желанием устремиться на штурм многочисленных велосипедных дорожек, которые покрывали остров, как сетка вен.

Шарко же, наоборот, все эти беззаботные прогулки не привлекали. После пяти часов изнуряющей езды он оставил свою сумку в гостинице, выбранной командировочной службой в нескольких километрах от городка Сен-Мартен, расположенного в центре острова.

Перед отъездом он быстро поднялся наверх, чтобы поведать Белланже о невероятных открытиях своей жены. Как и он сам, его шеф был ошарашен, узнав, что Люси без спроса приняла участие в расследовании, однако Шарко сумел сгладить углы. Поскольку лейтенант Энебель не упоминалась ни в одном протоколе, задача наведаться в лес Алат, чтобы подтвердить все, что она там обнаружила, выпала Жаку Левалуа.

Кроме того, Франк объявил, что, к его большому сожалению, Люси, похоже, решила сократить свой декретный отпуск, а потому, вероятно, придется снова допустить ее к работе. Николя Белланже, страдающий от нехватки личного состава, встретил эту новость с искренним воодушевлением.

Теперь Франк Шарко не мешкая направлялся к центральной тюрьме, бывшей каторге, расположенной в построенной Вобаном цитадели. Здесь томились, ожидая отправки в ад Сен-Лоран-дю-Марони, в самую глубь Французской Гвианы, Дрейфус, Сезнек и Мотылек. Теперь их камеры населяли типы вроде Фулона. Большинство туристов, бродивших по улицам очаровательного городка, наверняка не знали, что в этом заведении заключены самые опасные преступники, большинство которых уже никогда не выйдет на свободу.

Николя Белланже вовремя позаботился заверить все документы у тюремного начальства. Просмотр журнала посещений, а также встреча с Фулоном были одобрены самим директором тюрьмы. Так что завтра в одиннадцать утра Шарко усядется напротив того, кто вспарывал животы своим жертвам, чтобы приготовить их внутренности с мелкими луковками.

Лейтенант прошел драконовский досмотр, после чего был направлен в холодное, освещенное неоновыми лампами административное крыло. В бесконечном коридоре насколько хватало глаз – сплошные двери. За ними кабинеты чиновников в штатском с усталыми физиономиями. С архитектурной точки зрения это исправительное учреждение было настоящим сокровищем, но насквозь изъеденным безнадежностью, психическими заболеваниями, самоубийствами, нехваткой средств. Шарко ненавидел эти преддверия ада, хотя сам тоже был частью системы.