– У этого легавого было все, чтобы нас завалить. Доказательства, фотографии, адреса трейлеров, где мы селили девок. Однажды он заявился сюда, как и ты, в своих темных очках и бейсболке. Я никогда раньше его рожу не видел, он умел хорониться. Приставил пушку мне к виску и сказал, что хочет сделать мне предложение. Что если буду работать вместе с ним, то смогу зашибать больше бабок, дескать, это выгодней, чем просто домушничать.

– И что это было? Наркотики?

– Нет. Он хотел покупать наших девок. Одну-две в месяц, по его словам.

Камиль была потрясена, но не подала виду. Надо было действовать быстро, не сбавлять темп.

– Откуда они были, эти девушки?

Он не ответил, тогда Камиль призвала его к порядку, вонзив лезвие поглубже.

– Кончай, мать твою! Сама-то как думаешь? Знаешь, на что похожа жизнь цыганок в Сербии? Документов никаких, их даже не регистрируют при рождении. Они призраки. Ни образования, ни прав, это мусор, отбросы. Их в собственных семьях насилуют или продают в бордели. Правительству до этого дела нет. И тут мы к ним подкатываем, сулим им Францию, красивую жизнь, учим их воровать и привозим сюда. Просто как дважды два.

Камиль подумала обо всех этих преступных сетях, которыми опутаны большие города. Грабители грузовиков, дети, которые бросаются на стекла машин. Женщины, которые выманивают подписи на больших вокзалах и требуют денег. Мальчишки, которые обворовывают туристов в метро. Сети, сплошные подпольные сети. А заправляют ими подонки вроде Николича. И этот вирус нахлынул из Восточной Европы.

Ей захотелось размозжить ему череп. Он прочитал это в ее глазах, и его лицо заранее скривилось.

– У Макарё было одно условие, – продолжил Николич. – Мы должны были перестать воровать, чтобы не попадаться. И предложил нам суммы, от которых мы не могли отказаться. Наличными. Не надо было больше торговать краденым, подставляться. Всего лишь ездить туда-сюда, чтобы привозить девок, когда он хотел.

– Сколько он платил?

– Десять тысяч за штуку. Иногда двенадцать, когда как.

Камиль вспомнила, что Луазо сказал своему коллеге о желании оставить полицию, изменить жизнь.

– Откуда шли деньги?

Серб поспешно замотал головой:

– Почем мне знать, клянусь. И на кой ему сдались эти девки, тоже не знаю. Он их забирал, они исчезали, и никто их больше не видел. У этого типа… было что-то такое во взгляде. И в поведении… Бешеный пес, как и ты.

Неужели он говорил о том же Луазо, которого описывал Мартель? Об этом сыщике, робевшем с женщинами? Хотя, может, наихудшего извращенца, когда они оказывались в его власти… Камиль заколебалась и в какую-то долю секунды сообразила, что действительно готова пойти с этим типом до конца. Ее рука, державшая лезвие, теперь подрагивала, что того отнюдь не успокоило.

– А почему за девушек платили так по-разному? – спросила она.

– Зависело от группы крови.

– Объясни-ка попонятней.

Тот показал подбородком на аптечку. Камиль встала и открыла дверцу. Внутри между лекарствами были шприцы и закупоренные пустые пробирки.

– Твой Луазо выбирал их не по внешности, ему на это было плевать. Этот псих хотел, чтобы ему доставляли девок с нужной группой крови. По этому признаку он их и отбирал. Его интересовали только редкие группы – В и АВ.[5] АВ покупал дороже, чем В. Мы брали у них кровь еще в Сербии, делали там анализы целой куче девок, чтобы найти нужных. А когда находили, везли их во Францию.

Молодая женщина протерла себе лицо. Еще одно зловещее совпадение, потому что у нее тоже редкая группа крови – В. Это было почти невероятно.

Почему же эти девушки так интересовали Луазо?

На жирного серба у ее ног было жалко смотреть.

– Ты продолжаешь их поставлять? – спросила она.

Тот покачал головой:

– Я однажды узнал из газеты, что его шлепнули в Аржантее. Это был он, Макарё, я его по фотографии узнал, только фамилия другая. Я тогда сразу смылся. Перебрался сюда. Больше ничего не знаю. И вообще я с этим завязал, уже не имею ничего общего.

Камиль усмехнулась:

– Ничего общего? А какого черта ты тут делаешь? На солнышке полеживаешь?

Она тяжело дышала. Воздух с шумом вырывался из ее трахеи, кулаки сжались.

– Теперь, когда Луазо не стало, ты опять вернулся к кражам, верно? А потом уберешься подальше. И будешь начинать снова и снова.

– Я чистый, говорю же тебе.

– Поставляя девушек Луазо, ты отправлял их на смерть и знал это.

Серб подобрал ноги как можно ближе к туловищу.

– Нет-нет. Клянусь, что нет. Что он с ними делал, не моя забота.

– Не твоя забота? Ты отрывал этих девушек от родных, увозил на чужбину, они для тебя были неодушевленными предметами, сырьем. Сколько? Сколько девушек ты ему поставил?

– Паскудство, да не помню я… считал я их, что ли…

Она приблизилась к нему. Что-то, горевшее в ней, обжигало. Невыразимая ярость.

– Сколько?!

– Штук десять. Может, двенадцать.

Лицо Камиль исказилось от гнева. Губы серба начали подрагивать.

– Сейчас Луазо тебя убьет, – пробормотала она.

Он хотел закричать, но Камиль набросилась на него, как паук, падающий на свою жертву.

Паскаль Робийяр ходил взад-вперед перед стоявшим на отшибе домом, когда подъехала полицейская машина без опознавательных знаков.

Николя Белланже кое-как припарковался, вышел и присоединился к своему подчиненному. Заметив куски крыши на земле, удивился. Похоже, его это впечатлило.

– Давай за мной, – сказал Робийяр.

Они проникли в дом Микаэля Флореса сзади, через дверь на веранду с разбитыми стеклами, и сразу направились в комнату на втором этаже, где капитан полиции собственными глазами увидел следы крови, въевшейся в паркет и стену.

Несколько секунд он ошеломленно озирался.

– Объясни-ка мне, что именно тут произошло.

– Все началось в комиссариате Аржантея, – отозвался Робийяр. – Я хотел покопаться в истории с квартирными кражами, плотно пообщался с Патриком Мартелем, и он в конце концов сообщил мне две важные вещи. Первая: у его сослуживца Даниэля Луазо рыльце оказалось в пушку. Похоже, он накрыл ту самую воровскую сеть, но никому ничего не сказал.

Он достал из кармана мобильный телефон.