Чтобы понять, что она с Луазо нахимичила.

Камиль отправила письмо на адрес собственной электронной почты, в жандармерию, со всей собранной ею информацией на Луазо, Флореса… Она знала, что, если с ней что-нибудь случится, ее послание в конце концов прочтут.

Она ехала быстро, как только возможно, оставила машину метрах в двухстах от дома, где жил серб, взяла с собой инвентарь, купленный в центре города, в оружейном магазине, и поспешила подняться на четвертый этаж. Николич жил выше, так что должен был неизбежно пройти мимо нее, поскольку лифт не работал.

Молодая женщина стала ждать, поглядывая в обшарпанный лестничный пролет. Здание было ветхим и давно требовало ремонта. Она ломала себе пальцы, все прокручивая в мозгу сценарий, который ей следовало осуществить. Необходимо быть точной, быстрой и устрашающей, чтобы сразу отбить у строптивца охоту капризничать. У нее нет права на ошибку, на возможное колебание. Заметив через несколько минут приземистый мужской силуэт на лестнице, она затаилась в тени.

Хриплое пыхтение совсем рядом. Она позволила ему пройти мимо, задержав дыхание.

Потом звук ключа в замке.

Очевидно, он не закрыл дверь на задвижку. Она приблизилась, подождала, пока не послышался шум воды в душе, и, натянув резиновые перчатки, которые всегда были у нее с собой в машине, открыла входную дверь.

Квартира была похожа на своего хозяина, такая же грязная и безвкусная. Желтоватый матрас в углу. Неотчетливые запахи прогорклого масла. Продавленное кресло, неописуемый беспорядок. Зато новехонькая аппаратура hi-fi, последний писк.

Она приготовила три пары полипропиленовых наручников (в оружейном магазине эти ремешки продавали по три штуки), бритвенное лезвие и газовый пистолет для самозащиты. Оружие выпускало струю капсаицина, вещества на основе кайенского перца, который выводит нападающего из строя на добрых двадцать минут. Камиль еще никогда таким не пользовалась и молилась, чтобы оно сработало.

Глубоко вдохнув, она внезапно появилась на пороге ванной, держа пистолет перед собой. Николич как раз намыливался. Увидев ее, он застыл истуканом:

– Ты кто, мать твою?

И бросился на нее, почуяв, что угодил в западню. Камиль нажала на спуск. Струя капсаицина угодила ему прямо в лицо. Он все-таки успел ее толкнуть, после чего стал отплевываться, зажав руками глаза. Хотел было закричать, но ему перехватило и горло, и дыхание, а звуки превратились в тонкое шипение. В качестве бонуса Камиль еще врезала ему коленом между ног.

Он рухнул. Потом почувствовал, как что-то стягивает ему запястья и лодыжки. Из глаз новоявленного мученика потоком лились слезы, но молодая женщина была неумолима. Она пристегнула оба запястья к трубе радиатора, затянув до упора. Снять наручники можно было, только перекусив их кусачками. Николич сидел к ней лицом, еще намыленный, шерстистый, как медведь, раскинув руки в стороны.

Ожидая, когда он придет в себя, Камиль закрыла дверь на защелку и провела быстрый обыск. Она по опыту знала, где искать в такой конуре, поэтому шла прямо к цели. Под мебелью, за решеткой вытяжки, в туалетном бачке… Она обнаружила пластиковый пакет в духовке. В нем пачки денег, часы известных марок – «Ролекс», «Брайтлинг».

В старом шкафу на верхней полке за картонными коробками – штабеля сумочек «Луи Вюитон» и кое-какие драгоценности. Николич жил в грязи, спал на матрасе, валявшемся прямо на полу, но среди тысяч евро.

Этот кабан был не чужд самоотверженности. Камиль почувствовала, как в ней поднимается гнев. Она повернулась к сербу и жестко села ему на колени. Между их лицами было всего сантиметров двадцать.

– Расскажи-ка мне о Даниэле Луазо.

Распухшие глаза Николича были красны как угли. И в них полыхала только ненависть.

– Да кто ты, сука?

Тяжелый славянский акцент раскатывался в его глотке.

– Твой худший кошмар. Повторяю: расскажи мне о Даниэле Луазо.

– Пошла ты!

Он успел плюнуть ей в лицо, прежде чем поперхнулся желчью. Камиль спокойно вытерла плевок и натянуто улыбнулась:

– Хочешь поиграть?..

Она достала бритвенное черное прямоугольное лезвие и провела им по его туловищу. Вела его вниз вплоть до срамных частей, которые механически схватила другой рукой в резиновой перчатке.

– Говорят, что ребята вроде тебя думают только о своем хрене. Что от тебя останется, если я его отрежу?

– Духу не хватит. Ты же из легавых, верно? А легавые так не делают, иначе в дерьмо вляпаешься. Так где они, все остальные, а, шлюха?

Камиль задрала свитер, открыв свой торс, над которым недавно поработала: некоторые порезы, сделанные днем, после визита к фотографу, еще кровоточили. У серба отнялся язык.

– Я не из легавых, козел. Видишь, что я способна сделать с собой таким лезвием? Теперь представь, что сделаю с тобой. У меня нет сослуживцев, нет правил. И поверь, я вспорю твое толстое брюхо без малейшего колебания, если ты не скажешь то, что мне нужно.

Николич одеревенел, его взгляд изменился. Он замотал головой, когда Камиль без колебаний поднесла лезвие к его пенису.

– Не знаю я никакого Луазо! Клянусь!

Молодая женщина заглянула ему в глаза, потом показала фото, на котором он разговаривал с Луазо:

– Ты уверен?

Николич посмотрел на снимок, потом на Камиль:

– И это все, что у тебя есть? Это ни хрена не доказывает. Я ничего не сделал, не понимаю, чего ты хочешь.

– Я освежу тебе память. Квартирные кражи: Лазурный Берег, Бретань, Аржантей… Девушки, которые на тебя работают, взламывают двери отверткой. – Она вспомнила свой кошмар. – А потом исчезают, и их находят запертыми в подвалах, со следами пыток. Скупка краденого, торговля людьми, воровство и грабеж организованной бандой. Этого достаточно, чтобы упечь тебя минимум лет на пятнадцать.

Он колебался.

– Заговорю я или нет, один черт, в любом случае ты…

– Хватит болтать.

Она зажала ему рот рукой и довольно глубоко полоснула лезвием по его животу. Глаза серба чуть не вылезли из орбит. Камиль была удивлена собственным поступком, этим позывом к насилию, но не стала зацикливаться на этом. Появилось немного крови. Николич ловил ртом воздух.

– Ладно! Ладно!

Камиль не шевельнулась, наоборот, сжимала его член еще крепче. А тот висел, словно засохший стручок на ветке.

– Этого Луазо я знал только под именем Макарё. Он легавый. Гнилой. Засек нас, сучонок.

– Кого это – нас?

Николич смотрел на лезвие не моргая. Теперь его глаза источали страх. Из пореза на его брюхе текла кровь.

– А ты думала, что такой сетью можно управлять в одиночку? Ты откуда свалилась?

Молчание. Николич попытался успокоить свое дыхание, потом продолжил: