Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я подумаю, — сухо отозвалась Зоя, отстранившись от Прасько. — Ладно, Катя, отдыхай и приходи в себя. Завтра трудный и ответственный день.
И она направилась к выходу.
— До завтра, Катюха, — торопливо попрощался с ней Семен Геннадьевич, рванувшийся за Зоей. — Ты в порядке? Правда? Зоя, заинька… — поспешил он за ней. — Вы в бар? — слышался уже из прихожей его заискивающий голос. — Не возражаете против моей компании?
— Если только вы мне все расскажете, и желательно в подробностях, о ваших сегодняшних похождениях.
— Договорились… Простите… Здравствуйте. Если не ошибаюсь, вы Виктор?
— Да, — раздался в прихожей голос Виктора.
Зоя представила ему Прасько, добавив после:
— Мы идем в бар.
— А, Катя?
— Ей необходимо отдохнуть. Семен Геннадьевич говорит, что допрос был трудным.
— Да, да… — тут же поддакнул Прасько.
— Так ты с нами или нет?
— Я вас догоню… Все обошлось? — видимо с этим вопросом Виктор обратился к Семену Геннадьевичу, потому что тот ответил неожиданно трезвым голосом.
— Да. Катюха отлично держалась. Мы кутнули по этому поводу… Уж извини.
— Да ладно. Только могли бы предупредить.
Появившись на пороге комнаты Виктор, прислонился к косяку, и долго смотрел на Катю. Она же уставившись в потолок, удобно устроив голову на спинку кресла, молчала, не желая замечать его присутствия.
— Как ты, Котенок? — тихо спросил он.
— Я устала, — раздраженно сказала она, поднявшись с кресла. — И не в состоянии ни о чем говорить. Тебе лучше пойти к Зое и Семену Геннадьевичу.
— Хорошо, раз ты этого хочешь, — Виктора явно обидело ее предложение.
Но Катю теперь это мало волновало. Ей хотелось, чтобы ее оставили в покое, не приставали с расспросами и не тормошили.
В ванной она встала под теплые струи душа, закрыв глаза и, ни о чем не думая, забылась настолько, что потеряла чувство времени. Ей казалось, что прошла целая вечность, и в мире многое произошло с тех пор, как она вот так стоит под душем. Без нее прошла выставка, уехали из Таиланда Зоя и Виктор и сама она уже не в Таиланде, а в другом, не существующем мире, где есть только она и эти живительные, вечно бьющие по ее коже, прохладные струи воды. Поэтому она немного удивилась, когда, обернувшись в полотенце, выйдя из ванны, увидела Виктора. Рядом с ним стоял сервировочный столик с бутылкой дорогого вина, вазой с фруктами и коробкой конфет. Поддерживая на груди полотенце, не обращая внимания на стекающие с волос по плечам и спине капли воды, Катя босиком прошлепала к столику и под пристальным взглядом Виктора, взяла с него кусочек ананаса и сунула в рот. Наблюдая, как его сок течет по ее подбородку, Виктор кашлянул и севшим голосом спросил:
— Я останусь?
— Нет, — мотнула Катя головой. — К завтрашнему дню я хочу как следует выспаться. Спасибо за ананас и до завтра.
Она ушла в спальню, захлопнув за собой дверь. Постояв немного, Виктор, подойдя к двери, легонько толкнул ее. Она оказалась заперта.
— До завтра, — произнес он в разделявшую их дверь. В ответ из спальни не донеслось ни звука.
Катя спала.
На следующее утро она, выспавшаяся и отдохнувшая, лежала в постели, тихо страдая и решая, как ей теперь быть. Видеть Виктора, было не выносимо, слушать вечные поучения Зои тем более. В душе оставался горький осадок от вчерашнего допроса. И еще было очень обидно, что те кому она верила, считали ее дурой. Все казалось бессмысленным, даже то, что допрос закончился неожиданно благополучно для нее, а мысли о выставке вызывали тоску. Так вот ты какая — депрессия?
Она думала, что пережила уже достаточно и чаша ее унижения испита до дна, можно сказать высушена.
Перевернувшись на другой бок, Катя сбила в ноги простыню. Еще утро, а жара доняла, когда же, наконец, она уедет отсюда?
И как ей восстановить душевное равновесие и не дать наступающему дню выжать себя словно лимон. И что-то такое не дает ей покоя после вчерашнего разговора с Семен Геннадьевичем. Он сказал мимоходом, вскользь, нечто такое, что зацепило ее и теперь тревожит потихоньку, и Катя просто должна была это вспомнить…
Еще немножко поворочавшись в постели, она встала, приняла душ, а после позвонила по телефону.
Минуту спустя в ее номер постучали. Девушка из обслуги отеля, которая вчера провожала Катю на допрос, с улыбкой поприветствовала ее. Она сказала, что ни сколько не сомневалась в Катиной невиновности и очень рада, что это недоразумение разрешилось. Смущаясь и путаясь в словах, Катя попросила девушку о неком одолжении, но прежде чем изложить его, попыталась усадить ее за сервировочный столик, оставшийся от вчерашних щедрот Виктора. Девушка вежливо отказалась, но Катину просьбу выслушала. После чего, внимательно осмотрев платье и одобрив его, она подвергла критике Катины туфли.
— Да я знаю, — вздохнула Катя.
— Не нужно расстраиваться, — улыбнулась девушка. — Я отведу вас туда, где вы сможете приобрести изящные туфли совсем не дорого.
И поскольку, ее смена закончилась, то она сама сможет проводить Катю в тот магазинчик.
— Но вы же всю ночь работали, — отнекивалась Катя, удивляясь ее свежему и бодрому виду.
Девушка заверила Катю, что дежурные ночной смены имеют возможность отдыхать, а вот днем она все равно уснуть не сможет.
Опустошив вазу с фруктами, девушки договорились встретиться через полчаса у ворот отеля. Этого времени хватило, чтобы новая знакомая Кати сдала смену, а сама Катя собралась. Спустившись в холл и быстро миновав еще пустой зал ресторана, Катя, мимо бассейна, вышла за ворота отеля, где ее поджидала Пат.
Выставка, к приготовлению которой Катя, к своему стыду, так и не приложила рук, возложив все на г-на N., начиналась в семь вечера, а потому времени в запасе было более чем достаточно, так что прогулка должна была взбодрить ее, приятное общество Пат успокоить, а покупка туфель развлечь.
— Как вам понравился Чиангмай? — спросила Пат, когда они вышли из обувного магазинчика с обновкой.
— Значит, вы совсем не посмотрели город, Кэт, — выслушав Катины восторги все о тех же розах и рынке, сделала вывод Пат и показала на видневшуюся вершину Дойинтханон, «самой высокой горы в Таиланде», как пояснила она. Пат решила отвести русскую в монастырь Чеди Лаунг, чтобы показать изображение Изумрудного Будды.
Катя с благоговением смотрела на древние стены храма, что пирамидой возвышался над широкой каменной лестницей, ведущей в ее священные недра. Там все, до последнего камня, дышало вековой мудростью и еще витали под его сводами отзвуки молитв многих поколений монахов. Все здесь говорило о том, что человеческая жизнь, как чувства и желания, недолговечны и так же преходящи, как вспыхнувшая искорка, что отлетев от костра, возомнила, будто может гореть и пылать сама по себе, но затухает через какое-то мгновенье.