Сам не зная зачем, он подцепил винтовку за ремень и закинул ее к себе за спину. Может, чтобы трофей привезти… хоть и нельзя, а все равно возят. Потом побежал дальше.

Новая автоматная очередь, совсем рядом, он прижался к дувалу, достал из кармашка гранату и закинул ее внутрь. Взрыв, хлестануло истошным, утробным, рвущим душу криком…

Не пытаясь проверить, что там, кого зацепило и кто так кричит, он пробежал дальше, удивляясь, почему никто не пытается применить гранатометы, эту проклятую всеми американскими солдатами артиллерию моджахедов. Он завернул за угол и… как накаркал. Оставляя за собой хвост из белого дыма, ракета прилетела откуда-то сверху, воткнулась в утоптанную землю, лопнула осколками. В ответ снова зашелся крупнокалиберный пулемет…

— Это Второй, — Гатуик забыл про дисциплину связи, ему нужно было просто доложиться своим, — я подошел к площади, видел разрыв гранаты.

— Второй — это Первый! Не подходи к нам, нас здесь зажали огнем!

Пулемет бил откуда-то сверху, с террас, почему-то его невозможно было подавить даже огнем крупнокалиберного пулемета. Развернувшись, Гатуик побежал назад, там было укрытие, какая-то канава, куда можно было спрятаться. Он не знал, что делать, командования как такового не было, он просто пытался спасти свою жизнь, пересидеть где-нибудь до подхода воздушной поддержки. Но как заметил один мудрец… если ты не идешь на войну, война сама придет к тебе… он завернул за угол, туда, откуда только что пришел — и столкнулся нос к носу с хаджами.

Он даже не понял сразу, что это были хаджи — а они совершенно не ожидали увидеть его. Первым бежал дух с черной чалмой на голове, аккуратно подстриженной бородкой… и у него были очки на носу, самые настоящие очки. Эти очки и сбили рядового с толку… он казался мирным, и если бы не заряженный гранатомет «РПГ-7», который он нес на плече…

Муслик продолжал бежать по инерции, его глаза расширились от ужаса, он открыл рот, чтобы что-то крикнуть, но рядовой Джим Гатуик не дал ему это сделать. Он просто нажал на спуск своего пулемета и не отпускал, не отпускал до тех пор, пока не выбил все, что было в магазине, больше ста патронов, трассирующие, бронебойные, все вместе — и он вывалил все это в духов с расстояния не больше десяти шагов. Только когда умолк в его руках пулемет, отстучал отбойный молоток в ушах — он услышал сам себя и понял, что кричит изо всех сил.

Духи лежали перед ним, буквально в нескольких шагах от него, молодые, один совсем мальчишка, даже бриться не начал — но с автоматом «АК-47» в руках. Двое гранатометчиков и автоматчик… если бы они зашли с фланга, прошли тем путем, который прошел он, и выпустили бы эти гранаты в их «Хаммер» — было бы совсем хреново. А так… сегодня выпало умереть им, а жить ему, и он жил, сидя у дувала рядом с теми, кого он только что убил, сжимая до боли в руках свой пулемет и не видя ничего перед собой…

А потом над головой прогрохотали вертолеты, и огненные стрелы ракет «Гидра-70» вонзились в горные склоны, выметая осколками и пламенем каменные, поросшие кустами террасы. Еще через несколько минут рядом с проулком остановился «Страйкер», и из него выскочили двое, взяли его на прицел…

— Сэр! Здесь один из наших! Кажется, он жив!

Сразу несколько человек бежали к нему, они заняли круговую оборону, двое пробежали дальше и залегли там, а он просто сидел и смотрел на них.

— Эй, парень! С тобой все в порядке? — спросил один из морских пехотинцев, приехавших к ним на выручку, молодой, толстый и прыщавый, носящий каску так, что она спадала ему на глаза.

— Его контузило… — сказал кто-то.

— Назад всем! Граймс, поднимите его! Парень, мы свои! Ты меня понимаешь?

Кто-то ухватил его за плечи, поднял по стене дувала.

— Держи. Глотни, солдат.

Алкоголь обжег гортань, Гатуик закашлялся, до боли, до слез. Немного проняло — он начал различать то, что было перед ним. Несколько человек в форме морской пехоты США, и он в такой же форме, значит, перед ним — свои.

— Парень, ты цел?

Среднего роста негр с табличкой Морони на груди и капитанскими полевыми погонами требовательно смотрел на него.

— Кажется… да, сэр.

— Это ты их сделал?

Гатуик посмотрел туда, куда указал капитан, увидел… и тут его вырвало, тяжело вырвало, всем, что он съел на завтрак в столовке, и остатками того, что он съел на ужин, и всей желчью, которая была в желудке… его рвало и рвало, он изрыгал из себя омерзительное месиво, а кто-то держал его.

Капитан совсем не рассердился, когда Джим закончил рыгать и поднял на офицера больные, измученные глаза — тот только улыбнулся и протянул ему небольшую, на ноль тридцать три бутылочку воды.

— На, выпей, солдат. Поздравляю с потерей девственности.

Рядовой прополоскал первым глотком рот и сплюнул — чувство было омерзительное, как насрали в рот. Оставшееся выпил.

— Дай-ка твое оружие сюда.

Капитан проворно оглядел пулемет, отметив, что в магазине ничего нет.

— Стреляй аккуратнее, ствол можно запороть, если так стрелять. Это все твои, получается. Докладывай, где еще?

Мысли толпились в голове, как стадо бычков в загоне перед родео у деда…

— Ну… там снайпер наверху. Я его в самом начале снял, а еще до этого… на пару с Тимом… рядовым Кэрроллом мы двоих на улице… И там… я гранату бросил.

Кто-то присвистнул.

— На Бронзовую звезду тянет.

Капитан осмотрелся.

— Николетто, возьми кого-нибудь и осмотрись по сторонам. Трофейное оружие собрать. Рядового — в машину.

— Сэр… — сказал Гатуик, — я хочу к своему патрулю. Что с ними?

Капитан скривился.

— Мало хорошего… ладно, Граймс, проводи его.

Обойдя пыхтящий на дороге «Страйкер», они вышли на площадь, там, где у самой мечети стоял здоровенный бронированный грузовик «Ошкош», переделанный в транспортное средство сопровождения колонн. Еще дальше стоял «Хаммер», такой же, как у них, — только медицинский, с высоким верхом. Несколько человек суетились в разных местах площади… их «Хаммер» стоял, исхлестанный пулями, присев на спущенные покрышки — передним не помогло даже то, что они были пулеустойчивыми. Рядом с «Хаммером» лежал черный мешок.

Рядовой Гатуик подошел, ни на кого не обращая внимания, расстегнул молнию. Рядовой первого класса Тим Кэрролл родом из Оклахомы лежал перед ним, белый, как мел, и с каким-то чужим, незнакомым лицом.

Бронзовую звезду ему все-таки не дали — ее он получит потом. Присвоили досрочно капрала и отметили в приказе командования как солдата, внесшего ценный вклад в деле укрепления мира в Афганистане, с занесением в личное дело. Каким образом то, что он сделал, укрепило мир в Афганистане — капрал Гатуик так и не понял.

За время, прошедшее со дня разговора с сартипом Амлаши, саргорд Бешехти спал не больше суток, если не считать маленьких урывков сна в кабине внедорожника, перемещающегося от одной позиции к другой. Он ел что попало, снискал опасливое уважение со стороны одних и откровенную ненависть со стороны других, расстрелял двух человек — но многого добился. Первым он расстрелял того полковника — зайдя к нему в кабинет как к себе, он оттолкнул его, открыл ящик стола и в первом же ящике обнаружил початую бутылку спиртного. Этой бутылкой он ударил полковника по голове, а когда тот потерял сознание — застрелил его и приказал сопровождавшим его басиджам вынести тело из кабинета. Наскоро убравшись, он занял этот же кабинет — потому что он теперь был свободен, а другого ему было не надо. Еще он расстрелял одного гражданского инженера, которого изобличили как воришку и взяточника. Этих двух расстрелов хватило, чтобы на объектах, действующих и вводимых в эксплуатацию, воцарился если и не должный, то хотя бы относительный порядок.