– Кто ж знал? – он покаянно развел руками.

– Вот и бедный Павел Иванович не знает, что творит его любимая дочь.

– Да ничего она не творит! – отважился Андрей Васильевич встать на защиту Олимпиады Павловны. – Они просто разговаривали.

– Просто разговаривали! – фыркнула графиня. – Дружочек, я, может быть, и немолода, но со зрением и со слухом у меня полный порядок. Эти разговоры называются блудом! И вы своим молчанием этому блуду потворствуете! – Она в раздражении ткнула сложенным веером в грудь Андрею Васильевичу и, не оглядываясь, поспешила к дому.

Оставшись наконец в одиночестве, Андрей Васильевич вздохнул с облегчением, торопливо перекрестился вслед растворяющейся в темноте фигуре. От недавней приятной расслабленности не осталось и следа. До чего ж некрасиво все вышло! Думай теперь, как поступить. Нужно ли рассказывать барону о том, что их с Олимпиадой Павловной тайна раскрыта, или лучше промолчать? После недолгих размышлений Андрей Васильевич решил, что амурные дела барона его никоим образом не касаются, и если старая карга разнесет по всему городу грязную сплетню, то в том будет только лишь ее вина, а он ничего не видел. Вот ровным счетом ничего!

Максимилиан фон Вид и Олимпиада Павловна вернулись к гостям вскорости вслед за Андреем Васильевичем. Пришли порознь, верно, чтобы не привлекать лишнего внимания. Оно и правильно, так всяко лучше будет.

Андрей Васильевич уже решил было, что вечер подошел к концу и пора звать Степку, чтобы подогнал экипаж, когда барон предложил новую затею – отправиться в парк на поиски цветка папоротника. Признаться, Андрею Васильевичу идея эта показалась одновременно утомительной и утопической, ведь всякому образованному человеку известно, что папоротники не цветут вовсе, но гости, уже изрядно разгоряченные шампанским, встретили предложение с энтузиазмом, и всего спустя несколько минут старый парк наполнился громкими голосами и блуждающими огоньками фонарей. Вот сейчас бы под сурдинку улизнуть домой к Мари и детям, да не тут-то было…

– Вижу, вы с изрядным скепсисом восприняли мою идею, дорогой друг. – Барон держал в вытянутой руке зажженный факел и был похож на разбойника или флибустьера. Надо признать, злодейский имидж делал его еще интереснее.

– Ну отчего же сразу со скепсисом? – Андрей Васильевич вымученно улыбнулся. – Извольте, я к вашим услугам!

– Забыл сказать гостям, что их ожидает настоящий сюрприз. – Максимилиан фон Вид сделал знак одному из своих мавров, и тот протянул Андрею Васильевичу масляный фонарь. Эх, а так хотелось факел…

– Что за сюрприз, позвольте полюбопытствовать?

– Так что же это будет за сюрприз, если я загодя открою все карты?! Наберитесь терпения, дорогой друг, скоро сами все увидите, – заговорщицки усмехнулся Максимилиан фон Вид.

Бродить по парку было скучно. Андрея Васильевича начало клонить в сон, он и не заметил, как отстал от барона, аккуратненько пристроил фонарь на землю, а сам присел на скамеечку и задремал.

Разбудил его страшный крик, спросонок Андрей Васильевич даже не сразу понял, мужской или женский. Он вскочил на ноги, второпях опрокинул фонарь, принялся топтать расползающиеся по траве язычки пламени, а сам все прислушивался…

Оказалось, не нужно прислушиваться, достаточно лишь поднять голову – чтобы в самой глубине парка увидеть красное зарево костра…

Андрей Васильевич бежал, не разбирая дороги, натыкаясь в темноте на деревья, отпихивая лезущие в лицо ветви, а когда добежал, крик прекратился…

…Огонь яростно полыхал, но та, что еще несколько минут назад пыталась вырваться из его страшных объятий, больше не кричала. Борясь с животным ужасом, подкатывающей к горлу тошнотой и невероятным жаром, Андрей Васильевич бросился раскидывать костер. Сотников с неотвратимой ясностью понимал, что его помощь уже бесполезна, но не мог остановиться. И даже когда кто-то схватил его за плечи и попытался силком оттащить, продолжал сопротивляться, рваться обратно, пока не упал на землю от оплеухи.

– Простите, Андрей Васильевич, но по-другому вы меня не слышали. – Над ним склонился барон. – Бесполезно все, – сказал фон Вид устало, – не спасем уже, дрова керосином политы, горят как солома.

Барон говорил, а на лице его плясали тени от огня. Видно, оттого оно казалось не человеческим вовсе, а дьявольским…

– Кто? – только и смог спросить Андрей Васильевич.

– Не знаю. Сейчас мои люди зальют костер…

На крик со всех уголков парка сбегались гости и замирали, точно вкопанные, на краю полянки. Каждый из них понимал, что случилось, но одно дело понимать, и совсем иное – верить. Гости не верили, до последнего надеялись, что это какой-то ловкий трюк, очередная, пусть и не самая удачная, но все же шутка эпатажного хозяина.

– Вот говорил же я вам, господин барон, что дурная это идея с гуляньем! – Косоруков прибежал в числе последних. Запыхавшийся, расхристанный, в расстегнутом мундире, выглядел он нелепо и ничтожно, но со словами его Андрей Васильевич был вынужден согласиться. В своем стремлении удивлять Максимилиан фон Вид сам, своими собственными руками, помог нелюдю в осуществлении его планов.

– Как думаете, кто на сей раз? – прикрывая лицо рукавом, Косоруков приблизился к почти затушенному, но еще пыхающему жаром костру. – Кто-то из челяди?

Андрей Васильевич заставил себя встать, оглянулся на растерянную толпу гостей и, превозмогая тошноту, подошел к застывшему на самой границе выжженного круга начальнику полиции. Смотреть на жертву было страшно, но он вглядывался в это черное, ничего общего не имеющее с человеком существо до одури, до рези в глазах, а потом выдохнул:

– Господа, это Олимпиада Павловна…

– Как?! – Косоруков отшатнулся от кострища, схватил Андрея Васильевича за рукав. – С чего вы взяли?!

– Сережки, – прошептал барон и шагнул прямо в дымящийся пепел, – бриллиантовые сережки Олимпиады Павловны…

Он на мгновение нагнулся, а когда вновь распрямился, на его некогда белоснежной, а нынче совершенно черной перчатке что-то блеснуло.

– Что это, господин барон? – Косоруков наконец оставил рукав Андрея Васильевича в покое. – Вы что-то нашли?

– Нашел, – барон развернулся спиной к костру, вытянул перед собой руку, и в мерцающем свете фонарей стало видно, что на ладони у него лежит украшенный разноцветными каменьями золотой цветок.

– Что это? – спросил Андрей Васильевич.

– Цветок папоротника – ювелирная вещица, заказанная мною в Москве. Значит, она его отыскала…

– Так вот он – ваш обещанный сюрприз? – Андрей Васильевич не сводил взгляда с искрящейся и переливающейся всеми цветами радуги безделушки. – Награда для самого пытливого?