Жизнь сделала новый неожиданный стремительный разворот. А в жизни не бывает ничего случайного. Она продумывает все до мелочей.

О замужестве Даши Миша узнал не сразу. Приятели не спешили «радовать» его таким известием. Но пришлось.

— Что-то не видно вашего друга Валю Аленушкина, — как-то спросил Каховский. — Куда это он пропал? Что поделывает?

— Да у него все very well, — нехотя ответил Митенька. — Трудится в журнале «Огонек», пишет, печатается… Большим человеком стал. Ну, оно, впрочем, так и намечалось изначально, прямо-таки планировалось. Я всегда прочил сестрице Аленушке завидное будущее.

Кто бы сомневался…

Правда, будущее самого повзрослевшего светлого мальчика оказалось ничуть не хуже: его фотографии шли нарасхват почти во всех изданиях, а на работу его звали в Газпром, где нужно было запечатлевать обязательно рукой настоящего мастера всякие буровые вышки для истории.

— А… Даша? — робко выговорил Миша.

Синие очи фарфорового Митеньки стали ледяными, как зимний каток, и необычно жесткими. Кто не успел — тот опоздал…

— Мишель, так ли уж тебе нужна Дарья? — холодно спросил Дронов. — Прости, по как муж ты никуда не годишься: семью не прокормишь, квартиры нет, профессии — никакой. А женщины любят определенность и достаток. Особенно такие, как Дарья, выросшие в нищете. У них это жизненная цель и главный ориентир. Богатые в крайнем случае могут прожить за папиной спиной. А этим не на кого рассчитывать.

И Михаил вдруг догадался.

— Она… вышла замуж?.. — с трудом выговорил он.

Мир жесток и безумен.

— Вышла, Мишель. — Голос Митеньки стал еще жестче. — За Валентина. И все о’кей…

— О’кей… Кто бы сомневался… — прошептал Каховский и вновь вспомнил выпускной бал…

Почему Михаил всегда такой невнимательный, ненаблюдательный?.. Ведь можно было обо всем догадаться уже тогда…

Валька Аленушкин неожиданно явился на школьный выпускной совершенно преображенным. Изменил имидж. Вместо вытертого и растянутого свитера на нем красовался элегантный и явно недешевенький костюм. Шею обхватывал галстук-бабочка, легко присевший на снежно-белую сорочку. Очки заменили линзы, а зубы… Зубы были все на месте, новехонькие, от хорошего мастера и сияли под стать рубашке. И Валентин сиял тоже. Он стоял внизу, не заходя в актовый зал, где веселились и балдели выпускники, и вид его чем-то не понравился Мише, чем-то сразу насторожил. Но времени на Валентина не было, и Михаил, всегда склонный к аутизму, быстро отвлекся на свои собственные размышлизмы, как говаривал Аленушкин. А зря…

Хотя что бы дало ему то давнее наблюдение? Что изменило бы в его жизни? Да ничего! Просто не было бы сейчас такой столь сильной боли от удара… Вот и все… Тоже немало…

Вечером после разговора с Митенькой Каховский страшно напился. А на следующий день встретил на Петровке Наталью и прилип к ней… На долгих четыре года…

Нефтемагнат, видимо, страдал избытком честности и прямо на первом свидании выложил пораженной такой искренностью Алисе всю свою подноготную. Ну, может, и не всю, без некоторых деталей и подробностей, но главное для себя Алиса уяснила: Михаил пока женат, но его брак вот-вот распадется, поскольку был довольно случайным — он любил в юности другую, но та его отвергла. Кроме того, Наталья, жена, не может больше рожать. Правда, у нее есть дочка от первого брака, которую Михаил растил как родную, но он мечтает иметь своих детей… И много…

— Сколько? — уточнила практичная Алиса.

— Пять… — смешавшись, пролепетал бизнесмен и поправил очки. — Хочется надеяться…

— А почему именно пять? — поинтересовалась слегка удивленная Алиса.

— Семь «я», Аленька, — робко объяснил Каховский. — Слово «семья» так складывается… Родители и пятеро детей — семь «я»… И всегда есть своя вырастайка…

Алиса призадумалась ненадолго. Своя вырастайка… В этом что-то есть…

— Понятно, — кивнула она, на ходу прикидывая, сколько лет ей понадобится, чтобы родить рыжему пятерых.

Стоило поторопиться — годы уходят…

— Ты мне понравилась сразу, Аленький… — пробормотал красный от смущения олигарх. Прямо-таки олигархик… Олигархичек… Олигархушка… — И я подумал: ты, только ты!..

Дядина информация об этом обмылке и огрызке, как называл его отец, оказалась безупречно верной. Алиса все позже проверила и по другим каналам. У нее были знакомые в прессе. Этот невидный, такой занюханный с виду рыжик владел огромными богатствами. И его стоило прибрать к рукам. Увести от неведомой Натальи с ее дочкой. И немедленно. Поскольку промедление смерти подобно. Будешь потом кусать локти да рыдать ночами в подушку…

Все! — сказала себе Алиса. Выбор сделан! И будь спок!

Лисонька ни в чем не промахнулась.

В свои двадцать три года Наталья Калинина не слишком надеялась на будущее. Раньше их семья жила довольно просторно. Потом они поменялись. Наташин дед — она его плохо помнила, дед умер, когда она была еще маленькой, — служил наверху. После его смерти бабка без конца плакала и жаловалась, что они все потеряли: и служебную машину, и дачу, и разные льготы. Ей это всегда казалось предельно важным.

Бабушка до смерти мужа не работала и даже не помышляла об этом. Избалованная, привыкшая к деньгам, удобствам и домработницам, она никогда не отличалась ни добротой, ни сердечностью. И сжатые в тоненькую ниточку, не умеющие улыбаться губы достались Наталье именно от нее. Зато круглые карие глаза тоже.

Резкая, всегда всем и всеми недовольная, раздражительная, несмотря на прекрасно прожитые долгие годы, бабушка разговаривала только на повышенных тонах, грубила, хамила соседям и родным, унижала бесконечно сменявших одна другую домработниц. Но самое скверное началось после смерти деда. Его внезапный уход, который бабушка расцепила не иначе как предательство и подлость по отношению к ней, довел ее до настоящего психоза, и она принялась злобно атаковать весь мир. Особенно, конечно, доставалось дочери и внучке.

Не имея ни одного дня трудового стажа, бабушка была вынуждена пойти работать. Проклиная свою жизнь и деда, она устроилась фасовщицей в ближайшую аптеку, где ненавидела всех и каждого и откуда, понятно, очень скоро ушла. Потом она часто меняла работу, благо в стране массовой безработицы недостатка в предложениях не наблюдалось: то медрегистратор в поликлинике, то приемщица в ателье. В ярости бабушка могла поднять руку и на взрослую дочь, а уж Наташе вообще без конца доставалось: она безумно боялась этой еще нестарой стройной женщины в модных брючках и не понимала, почему в сказках и детских книгах бабушки всегда такие любящие, заботливые и улыбчивые. Правда, есть еще и Баба-яга…

О материнской доброте тоже мечтать не приходилось. Наташа даже в детстве не задавалась вопросом об отце. Едва догадавшись о своей некрасивости и неполноценности и увидев со стороны мать, догадливая девочка тотчас поняла все.