– Избушка. – Я усаживаюсь на ступеньке, обхватив руками ноющий живот. – Нам нужна Ба, чтобы провожать мёртвых. Иначе ты продолжишь разрушаться.

Избушка покачивается из стороны в сторону.

– Но я не смогу сама провожать мёртвых. – Мои глаза наполняются слезами.

Балюстрада тянется ко мне, словно пытаясь расправить мои сгорбленные плечи.

– Нет. – Я отодвигаюсь и мотаю головой. – У меня не хватит сил. Мне нужна Ба.

Балясины тыкают меня в спину, настаивая, чтобы я выпрямилась.

– Перестань. – Я пересаживаюсь на ступеньку ниже. – Я могу привести бабушку домой, я точно знаю. Мне нужно только, чтобы ты позволила мне пройти сквозь Врата.

Все окна захлопываются, и избушка закапывается в снег.

Я вглядываюсь в бесконечные белые просторы, моё тело напрягается. На уши давит тишина, лишь изредка нарушаемая треском или звуком падающей в снег щепки.

Сначала звуки разрушения приводят меня в бешенство: кажется, избушка просто пытается вынудить меня провожать мёртвых. Но это неправда. Она закрыла Врата, чтобы я не пропала. Старая Яга сказала, что это опасно и что я могу не вернуться. Значит, избушка хотела защитить меня, и из-за этого пострадала сама.

Сердце ноет. Я не хочу быть Хранителем. Но не могу позволить избушке и дальше разрушаться. Я знаю, что в моих силах ей помочь.

– Хорошо, – наконец соглашаюсь я. – Я буду провожать мёртвых и не буду пытаться пройти сквозь Врата.

Дом приоткрывает одно из окон и смотрит на меня подозрительно.

– Это не уловка, я тебя не обманываю. – Я глубоко вздыхаю. – Я не могу смотреть, как ты трескаешься, рушишься и разваливаешься. Не могу потерять ещё и тебя. И не потому, что без тебя я сама исчезну, – спешу добавить я. – Просто ты – моя семья. И я люблю тебя.

Избушка улыбается всеми окнами, дверью, козырьком над ней. И всё же есть в этой улыбке какая-то нотка грусти. Она не такая широкая и радостная, какой должна бы быть. Я встаю и качаю головой. Иногда мне трудно понять, что на уме у моей избушки на курьих ножках.

– Давай начнём, – говорю я, пытаясь проморгать невесть откуда взявшиеся слёзы. – Открывай чулан, я буду строить забор.

Я очищаю кости и проталкиваю их сквозь ледяной наст. Кости прячутся под снегом, а мои надежды и мечты о будущем – в потайной уголок моего сердца, где-то так глубоко внутри, что, боюсь, мне уже никогда их не найти.

Пытаясь проглотить ком в горле, я убеждаю себя, что это всего лишь на одну-две ночи. Я провожу нескольких мертвецов, и избушка излечится. Может быть, тогда я уговорю её отпустить меня на поиски бабушки. Но я чувствую себя побеждённой, и мысль о проводах тяготит меня. Вот бы был другой способ помочь избушке и исправить всё, что я натворила.

Джек и Бенджи бродят по снегу, тщетно пытаясь отыскать жуков и траву, пока я развешиваю позвонки между берцовыми костями, а сверху прикрепляю черепа. Когда забор готов, я набираю ведро снега, чтобы натопить воды, и захожу в дом. Я готовлю завтрак и проверяю запасы, чтобы решить, какие блюда приготовить на сегодняшний пир.

Весь день я готовлю: варю борщ из консервированных овощей, леплю пельмени с тушёнкой, пеку пирог с сушёными грибами и ватрушку – я как раз нашла баночку с бабушкиным сырным соусом. Я выпекаю чёрный хлеб и пряники, расставляю закуски и фруктовую пастилу из банок, а затем выношу на улицу застывающий кисель и ставлю его в снег.

В избушке пахнет свежим хлебом и пряными травами. Здесь тепло, в воздухе прямо витает гостеприимство, и сейчас я впервые чувствую себя ближе к бабушке, чего не бывало с того дня, как она ушла. Мне легко представить, что она здесь, рядом, готовится к проводам, и кажется, что сегодня ночью, когда Врата откроются, она будет стоять со мной бок о бок.

Сгущаются сумерки, я зажигаю свечи в черепах, распахиваю костяную калитку, разливаю по стаканам квас и сижу на нервах, ожидая прибытия мёртвых. Вдалеке раскалывается ледяная глыба, вызывая глубокий рокот, похожий на гром, и на горизонте, как туман, появляются мёртвые.

Когда я завязываю под подбородком бабушкин платок и открываю входную дверь, чтобы поприветствовать их, внутри меня всё сворачивается в тугой узел. В комнату просачивается леденящий сквозняк, и пламя в очаге разгорается ярче. Голова кружится от холодного воздуха, огня и мёртвых, плывущих над снегами. Мысль о том, что мне придётся провожать их совсем одной, ужасает. Да, я провожала пожилую пару, Серину и Нину, но это другое. Сколько же их! От предчувствия, что скоро я прибавлю все их жизни к моей, что тысячи и тысячи чужих мыслей и воспоминаний поселятся в моей голове, каждый мускул моего тела начинает дрожать… Сердце отчаянно бьётся, а ноги будто бы врастают в половицы.

Я выхожу на улицу, чтобы сделать глоток свежего воздуха, смотрю на трещину возле чулана и напоминаю себе, зачем я делаю то, что делаю. Затем я морщусь, смаргивая слёзы, и выпрямляюсь в полный рост. Я готова провожать мёртвых.

Ветер свистит в печной трубе, проносится по избушке и вырывается из входной двери, облетает черепа на заборе, одну за одной задувая свечи. Я сбегаю с крыльца, чтобы зажечь их снова. Но избушка встаёт, хватает меня одной из своих огромных курьих ног и бросает на крышу, как делала раньше, когда я была маленькой.

– Ты что делаешь? – кричу я, приземляясь на мягкую снежную подушку рядом с печной трубой. – Мы должны проводить мёртвых!

Рядом со мной вырастает тоненький побег и смахивает слезу из уголка моего глаза.

– Со мной всё в порядке. – Я отмахиваюсь от побега и смотрю, как полупрозрачные мертвецы растворяются в ночном небе. – Давай, их нужно проводить!

Виноградные лозы выползают из-под печной трубы и обвивают меня.

– Не понимаю. – Я морщу лоб. – Вы с бабушкой всегда хотели, чтобы я стала следующим Хранителем. И теперь, когда я наконец пытаюсь проводить мёртвых и позаботиться о тебе, ты меня останавливаешь.

Крошечные синие цветы появляются у меня между пальцев, как в тот раз, когда я просила избушку отвезти меня на рынок. Сейчас, думаю, мне понятно, что она хочет сказать.

– Ты хочешь, чтобы я рассказала, как я себя чувствую, – шепчу я. – Всю правду.

Избушка кивает.

Вздохнув, я стягиваю с головы бабушкин платок в черепах и цветах.

– Я не хочу быть Хранителем Врат. – Мой голос тихий и неуверенный. Я откашливаюсь и пытаюсь придать голосу твёрдости. – Не хочу всю жизнь провожать мёртвых и жить лишь их радостями и горестями. Я хочу жить своей собственной жизнью, со своими радостями и горестями.

Избушка не издаёт ни звука и не шевелится, так что я продолжаю говорить. Слова, наконец произнесённые вслух, заставляют меня чувствовать себя сильнее и слабее одновременно.