– Эй, это так мило с твоей стороны, – растрогалась она. – Не знаю, дошли бы у меня когда-нибудь руки. А у меня есть кое-что для тебя.

Она нырнула назад в квартиру и взяла свежевыпущенный номер «Звезды».

– Вышел только вчера, – заметила девушка, поднимая журнал, чтобы он разглядел обложку: черно-белый портрет наследницы самой знаменитой угольной компании страны, чьи резкие черты ни капли не сочетались с изысканным бриллиантовым колье на шее.

Итак, с одной стороны стоял Ник с лампочкой. С другой – Жюстин с журналом. А между ними, между зданиями, лежала пропасть.

– Не думаю, что это стоит бросать, – сказал Ник.

– Наверняка не стоит, – согласилась Жюстин.

Внезапно Ник приставил коробку с лампочкой к своей растрепанной голове.

– Идея! Нам нужна маленькая корзина, как в той книжке, «Обед для смотрителя маяка».

– О боже. Я не вспоминала об этой книжке много лет.

– Сколько раз ты ее читала?

– Ну, я знаю, что за то время, пока мы ходили в сад, библиотеке пришлось заменить ее как минимум раз.

Идея была простая, но невероятно интересная: круглую маленькую корзинку, полную еды, цепляли к натянутой проволоке и отправляли через море смотрителю маяка.

– Салат из морепродуктов, – процитировал Ник с пиратским акцентом.

– Охлажденное морское печенье! – поддержала Жюстин.

– Персиковый сюрприз!

– А может, нам правда ее сделать? – полушутя спросила Жюстин.

Ник поднял брови в изумлении, и Жюстин приготовилась к подшучиваниям. Но он вдруг сказал:

– У меня есть леска.

– А у меня корзина. Мама хранит в ней пряжу, – объяснила Жюстин.

После сравнительно точного бросания корзины, отчасти скоординированной ловли мотка лески и капельки ловкого вязания узлов Нику и Жюстин удалось смастерить простую петлю их проволоки, с помощью которой корзинку можно было переправлять на обе стороны.

И вот наконец пришел черед лампочке совершить первое путешествие в корзине на балкон двенадцатого этажа Эвелин Тауэрс с балкона двенадцатого этажа ее уродливой соседки, а номеру «Звезды Александрия Парк» – первое путешествие в обратную сторону. А в журнале на предпоследней странице, вдоль ее внешнего края расположились гороскопы. От Лео Торнбери. В основном.

Перекресток

Дороти Гизборн – Водолей, англофил, давно живущая на Девоншир-стрит, вот уже пять лет как вдова, гордая владелица, вероятно, самой обширной коллекции фарфора с изображениями свадьбы Чарльза и Дианы в христианском мире и скрупулезная гладильщица простыней, полотенец и белья – напечатала адрес в поисковой строке Гугл Карт. На ее экране появилась голубая стрелка на светло-сером фоне, который урывками заполняли фрагменты изображений деревушки Фритвелл в Оксфордшире. Их сайт знакомств не одобрял столь стремительного обмена информацией из реальной жизни, но в их возрасте… в общем, времени оставалось не так уж много.

Чувствуя, как учащается дыхание, Дороти нажала на «Просмотр улиц». И вот он, его настоящий дом, такой, каким он был в недалеком прошлом, в пасмурный день, когда машина Гугла проезжала по этой улице. Дом был скромным – с облицованной галькой террасой, настолько непримечательной, что, наверное, ни один человек на свете – за исключением Дороти Гизборн, рожденной в австралийской пустыне, но при этом выросшей на иллюстрациях росистых лугов, зеленых изгородей и ехидных ежиков из книг Беатикс Портер, – не назвал бы ее очаровательной. Но она была очарована, как прохладой и неяркими, спокойными красками, так и легким намеком на зеленые поля, спящие колокольчики и говорящих кроликов на заднем фоне картинки.

В прожаренном солнцем бунгало Дороти, построенном из красного кирпича, было два часа пополудни, но ей, натренированной постоянными подсчетами, не составило никакого труда высчитать, что в далеком английском лете сейчас пять утра. Руперт, наверное, еще спит, укрывшись одеялом, в двуспальной кровати, которую его жена больше не сможет с ним разделить.

Рука Дороти, лежащая на мышке, дрогнула.

– Глупая, – обратилась к ней женщина. – Лежи спокойно.

Дороти уставилась на дом на экране. Она отметила аккуратный палисадник, щель для писем во входной двери и куст маргариток в огромной каменной вазе рядом с узкими ступенями. Если бы она действительно собралась ехать, если бы сказала «да», тогда она входила бы в свой дом через эту дверь и вытирала бы ноги об этот коврик. И эти маргаритки ставила бы в вазу на умывальнике в ванной.

Она взглянула в верхний угол экрана. 2.05 дня. 5.05 утра. Еще два часа и пятьдесят пять минут до того, как можно будет ожидать звонка Скайпа, летящего через эфир, как пузырьки воздуха в сосуде для медитаций. И появится он, Руперт, и наклон его монитора сделает его более широколицым, чем он есть, по ее мнению, и выделит очередной надетый им галстук, который он по привычке пристроит за воротник рубашки, как салфетку.

– Доброе утро, Дороти, – скажет он.

А она ответит:

– Добрый вечер, Руперт.

Это была их маленькая шутка, не особо смешная, но милая и отлично помогающая начать их ежедневный разговор.

Теперь было уже 2.12 дня. 5.12 утра. Дороти вздохнула и медленно прокрутила изображение улицы на 360 градусов. Это что там, в конце улицы, маленький мостик? Да, решила она, так и есть. Они переходили бы этот мост с Рупертом, прогуливаясь по улице в сторону старой каменной церквушки воскресным утром или в сторону паба, чтобы выпить по стаканчику шенди[47] в пятницу вечером. Его колли, похожий на лису, следовал бы за ним по пятам, а она, Дороти, надела бы резиновые сапоги и твидовый костюм, и шарф на голову, как королева в Балморале[48].

– Не будь смешной, – пробормотала она, понимая – с изрядным опозданием, – что говорит с едва заметным британским акцентом. Покраснев, она решительно закрыла браузер и оттолкнула кресло от стола.

Из окон, выходящих на улицу, до нее долетел шум мотора почтового мотороллера. Выйдя на крыльцо, она остановила взгляд на клумбах, обезображенных дырами в тех местах, где раньше цвели дафнии и рододендроны, погибшие от засухи. Такого никогда не случилось бы во Фритвелле, подумала Дороти, выуживая свежий номер «Звезды Александрия Парк» из щели ее почтового ящика.