Затем Саймон рассказал Блесид о том, как он отдавал Тэнзи деньги по частям в течение года или около того и что ему все это время приходилось сталкиваться с ней в коридорах больницы, и он успел привыкнуть к выворачивающему внутренности чувству стыда, а все потому что деньги для него – это то, что ты используешь, когда оно есть, и то, без чего обходишься, когда нет, а для нее – это безопасность, уверенность, успех, семья, сила, броня и, как оказалось, смысл жизни.

– Я думал, мы проведем остаток жизни, исследуя скрытые глубины друг друга, – подвел итог Саймон. – Но в ней не оказалось глубины. Только скрытые мели. Моя ошибка.

Внезапно Блесид нетерпеливо выпрямилась на стуле.

– Повтори-ка.

– Что?

– Просто повтори.

– Моя ошибка.

– Нет, нет, – замахала она своей маленькой ручкой. – До этого.

– В ней только скрытые мели?

Блесид расслабилась.

– Скрытые мели, – тихо произнесла она. – Скры-ты-е ме-ли, – повторила еще раз, позволяя словам превратиться в музыку. Затем опустила руку, открыла замки на футляре, достала отличную черную гитару и устроила ее на коленях. Черная Цыганка была прекрасна, и Саймон Пирс с восторгом следил, как Блесид пощипывает струны, извлекая завораживающий каскад горько-сладких аккордов. Она прикрыла глаза и сыграла повтор, начав тихонько мурлыкать себе под нос.

– Знаешь, на прошлой неделе мне исполнилось тридцать пять, – произнесла Блесид, не открывая глаз. – Тридцать пять!

И Саймон чуть не сказал: «С прошедшим днем рождения». Но она была уже не с ним. Он проработал акушером достаточно долго, чтобы узнать этот взгляд, который бывает у женщин, когда они забывают про окружающий мир, сосредотачиваясь на чуде рождения.

Песня рождалась под ее пальцами, перебирающими медные струны, и вскоре Блесид уже пела, и голос ее царапал, как тончайшая наждачная бумага, и заставлял грустить, как прерванная птичья трель.

Я искала глубин, но встречала лишь ложь,

Я смотрела вперед и не видела путь.

Не сумела в глазах я твоих утонуть,

Там, где брод, с головой никогда не нырнешь.

Красивый мальчишка,

На деле пустышка.

Полюбить я успела,

Но нырнуть не сумела

И теперь налетела

На скрытые мели.

Она пропела слова еще раз, а затем быстрые пальчики свободно пробежали по струнам Черной Цыганки, и полилась прекрасная мелодия. Саймон Пирс решил, что именно так звучал бы перламутр, стань он музыкой.

Блесид повторила слова снова, на этот раз громче и прочувствованнее, и закончила песню протяжным аккордом. Когда она открыла глаза, взгляды всех людей в «Шалуне и шалунье» – даже того парня с астероидами у камина – были обращены к ней.

Лев

– Плат девственницы жалок и невзрачен. Он не к лицу тебе[57], – процитировал Ник, меряя шагами свой крохотный балкончик: четыре шага в одну сторону, четыре в другую. – Сними его. О жизнь моя! О милая! О радость! Сама не знает, кто она.

– Не-а, – перебила Жюстин с другой стороны.

На дворе стоял конец июля, и в это субботнее утро Жюстин вытащила стул на свой балкон и уселась на нем по-турецки – с открытым арденовским изданием «Ромео и Джульетты» на одном колене и на три четверти пустой коробкой шоколадных драже на другом. На ней были толстый джемпер крупной вязки и шерстяная шапочка, ведь, несмотря на приближение полудня, на бетонной кромке балкона и перилах оставались следы изморози.

– Что значит «не-а»?

– Ты все перепутал. Должно быть «О милая! О жизнь моя! О радость!»

– Черт-черт-черт, – выругался Ник, шагая по балкону. Помимо пары темно-синих джинсов, в которых его ноги казались слишком тонкими, на нем был джемпер, который Жюстин про себя называла сандаловым.

– Заново, – скомандовала Жюстин и закинула очередное драже в рот.

– Ладно. О милая! О жизнь моя! О радость! О милая! О жизнь моя! О радость! Эй, можно мне одну?

– Не-а, – сказала Жюстин. – Шоколад нужно заслужить, мой друг. Ты должен рассказать весь монолог. Без единой ошибки. Дважды.

– Это жестоко.

– Искусство требует жертв. Ладно. С самого начала. На балконе показывается Джульетта.

– Но что за блеск я вижу на балконе? Там брезжит свет. Джульетта, ты как день! Стань у окна, убей луну соседством; она от зависти больна, что ее ты затмила белизною.

– Би-и-и-и-и-и-ип, – закричала Жюстин.

– Что?

– Она и так от зависти больна, что ты ее затмила белизною, – исправила Жюстин.

– Она и так от зависти больна, что ее ты затмила белизною.

– Ох-хо. Почувствуй ритм этих строк. Она и так от зависти больна, что ты ее затмила белизною.

– Боже, ты такая зануда! – воскликнул Ник, правда, совсем беззлобно. – У тебя Луна в Деве? Или Дева восходящая?

– Откуда мне знать?

– Ну, во сколько ты родилась?

– В два часа ночи, – ответила Жюстин. – А какое это имеет отношение к нашему разговору?

– Постой, постой, – пробурчал Ник. Он что-то печатал и листал в телефоне. – Два часа ночи двадцать четвертого ноября, год нашего рождения, значит, ты… ха! Я знал это! Восходящий знак – Дева.

– Где ты это нашел? – со смехом спросила Жюстин.

– Это сайт, на котором можно узнать свой восходящий знак по точной дате, времени и месту рождения.

– Это глупости.

– Глупости? Правда? Послушай-ка: «Люди, рожденные под восходящим знаком Девы, весьма чувствительны к беспорядку в их ближайшем окружении и сразу же замечают, если что-то не на своем месте или мешает. Они тратят довольно много энергии на то, чтобы восстановить порядок вокруг себя». Другими словами, именно такие люди носят в сумочках специальные ручки, чтобы вносить исправления в слово «адвокадо».

– Ну, у зануд есть свои плюсы, – заметила Жюстин. – Ты сам сказал, что Верди уже знает роль наизусть, причем идеально. Хочешь, чтобы тебя уделала пятнадцатилетняя девчонка?

Ник вздохнул.

– Ты права. Она невыносима.

– Вот и ладно.