— Так и есть, Лю, — улыбаюсь я и тяну к ней руку, чтобы пальцами коснуться румяной щеки.

Но она уворачивается и подскакивает на ноги:

— Не нужно! Когда тебе кто-то сильно нравится, ты готов с ним делиться самым сокровенным. Как, например, поступила я по отношению к тебе. А ты... Ты ничего мне не рассказываешь о себе!

— Значит, и я тебе очень нравлюсь? — нагло улыбаюсь я, акцентируя внимание на главном.

— Разве это не очевидно? — немного тушуется она, опустив глаза в пол. — А вот то, как ты относишься ко мне — нет.

— Тогда я расскажу, — пересаживаюсь я к спинке кровати, забравшись на нее с ногами. — Иди ко мне? — протягиваю к ней ладонь. И когда она, пару секунд посомневавшись, все же садится в мои объятия: спиной к моей груди, продолжаю: — Я думаю о тебе, Лю, чуть ли не каждую секунду с того самого момента, как впервые тебя увидел. Признаюсь, поначалу мысли были не самые радужные, а затем я тебя узнал... Та переписка открыла мне глаза на многое. Ты... Ты невероятная, фенек. И очень мне нравишься. Со мной такое впервые, так что я наверняка еще не раз накосячу, пока не пойму, как нужно правильно. Делай мне скидку, ладно? — тихо смеюсь я в конце.

— И тебя не смущает, что я совсем не умею целоваться? — спрашивает она, затаив дыхание.

Глупышка.

— Это по-настоящему круто, фенек, — шепчу я ей на ухо, специально касаясь губами кожи. — Твоя реакция на мои прикосновения — самое честное, что когда-либо со мной случалось.

— Правда? — выдыхает она.

— Мы обещали быть честными друг с другом, — легонько прижимаюсь я губами к нежной коже ее шеи, наслаждаясь стремительно участившимся дыханием.

Лю наверняка неосознанно чуть отклоняет голову вбок, предоставляя моим губам больше пространства для маневра.

Представляю, как она прикрывает глаза, чуть приоткрывает губы, и осторожно спускаюсь поцелуями вниз по ее шее, в изгибе задерживаюсь чуть дольше, вдыхая в себя аромат ее кожи, а затем передвигаюсь к плечу, по дороге собирая мурашки.

Нежность, что я к ней чувствую, и назревающее с каждой секундой желание обладать ею перемешиваются во мне невероятным образом. Пальцами задираю ее домашнюю майку, чтобы почувствовать тепло ее кожи — необходимость такая острая, что я на миг перестаю соображать, что делаю. Здесь я и совершаю ошибку. Потому что мой напор ее пугает.

— Стой, — на шумном выдохе просит она, одновременно с этим отскакивая от меня, как от огня, и разворачиваясь ко мне лицом. — Прости... Но мне кажется... кажется, мы ушли от главной темы разговора. — Пока я хмурюсь, пытаясь сообразить, что она имеет в виду, фенек восстанавливает дыхание, а после тихо произносит: — Расскажи мне о своем отце, Мир... Что между вами произошло? Пожалуйста...

Ее глаза наполнены искренним беспокойством, и оно искоркой тепла отдается где-то в районе моего солнечного сплетения несмотря на то, что и досаду я при этом тоже чувствую. У меня нет никакого желания омрачать наши отношения разговорами о моем отце. Но... Поделиться с ней своими сомнениями и, возможно, опасениями на его счет неожиданно не кажется чем-то неправильным и ненужным.

В конце концов, даже мне, привыкшему держать все свое при себе, иногда хочется понимания и поддержки. И я почему-то уверен, что именно мой фенек способна мне все это дать.

— Мой отец вор, отсидевший пятилетний срок в тюрьме, — не отрывая взгляда от глаз Лю, рассказываю я, и замечаю ее удивление. — Я тоже, кстати, мог оказаться в колонии для несовершеннолетних. Много раз мог там оказаться, фенек. Именно так влияет на меня мой отец. К счастью для меня, — горько усмехаюсь я, — твой отец всегда в такие моменты оказывался рядом. За эти пять лет многое изменилось, да. Я повзрослел и осознал, что чего-то добиться можно и другими способами. Мой отец этого не понял. И считает меня слабаком из-за того, что теперь у меня мышление отличается от его собственного. И я, Лю... я каждую чертову минуту боюсь того, что сорвусь доказывать ему обратное.

Невооруженным взглядом видно, в какое смятение привели фенека мои откровения, и я вновь горько усмехаюсь, на этот раз отводя глаза в сторону:

— Вот такая печальная история отдельно взятых отца и сына.

— Ты уже доказываешь ему обратное, Мир, — тихо произносит Люба, придвинувшись ко мне чуть ближе, чтобы сжать в своих пальцах мои. — Каждая минута борьбы с искушением поддаться воле отца, как ты привык, будучи мальчиком, определяет твою силу. Ты очень сильный, Мирон.

Ее слова греют изнутри. Даже не так — они обжигают все внутри. Вызывая острое желание сгрести эту хрупкую, нежную и такую понимающую девочку в охапку и никогда от себя не отпускать.

Что, собственно, я и делаю. С небольшой поправкой. Когда я подаюсь к ней, то не просто обнимаю, я еще и жадно завладеваю ее губами. Ее дыханием и мыслями. Я и сам не думаю, а просто напираю, заваливая ее на спину. Потому что это необходимо мне, как воздух.

Время замирает, все вокруг исчезает и больше не имеет никакого смысла.

Лишь мягкие губы фенека и ее трепетное дыхание, смешанное с моим.

Я все же забираюсь пальцами под ее майку и с силой стягиваю с бархатной кожи. Нестерпимо хочется провести ладонью выше, но меня тормозит осознание того, что она ощутимо дрожит в моих руках.

Делаю над собой усилие и ослабеваю напор, но оторваться от нее совсем сил не нахожу. Потому, замерев на мгновение, предоставляя ей возможность немного прийти в себя, осторожно и медленно скольжу языком между ее приоткрытых губ. Вкусовые рецепторы наполняет нереальная сладость. Невозможное наслаждение, от которого я отрываюсь с большим трудом, потому что, кажется, фенек вновь не дышит.

Какая же она...

— Ты мое личное чудо, Лю, — шепчу я у ее губ. — Но постарайся не терять сознание, пусть я и польщен.

Кажется, она краснеет еще сильней, зажмуриваясь до милых морщинок на аккуратном носике. Переворачиваюсь на спину, утягивая и ее за собой. Одной рукой прижимаю ее к своему боку, а ладонью другой накрываю ее пальцы на моей груди. Прижимаюсь щекой к ее мягким волосам и негромко предлагаю:

— Продолжим в