– Основы высшей медитации?

– Элементы небытия. Но, боюсь, я никогда не постигну их так глубоко, как хотелось бы. – Интересно, он когда-нибудь повернется ко мне и посмотрит прямо?! – Ты меня передразнивал?

Он повернулся:

– Нет.

– Ты часто занимаешься этим?

– Нет.

– Хорошо получается?

– Да. Очень.

Я поверила.

– Значит, вот каким образом ты бежишь из «мусорного мира», в котором приходится жить?

– Наверное. – Он пожал плечами.

– И крыша из той же серии?

– И крыша.

Я огляделась.

– Что ж, поздравляю. Ты сидишь здесь уже какое-то время и до сих пор не намусорил.

Он выставил вперед указательный палец:

– О, ты мне напомнила!

Затем вытащил из кармана упаковку жвачки. Выдвинул одну пластинку и протянул мне. Я, поблагодарив, отказалась. Тогда Перри сам развернул ее и отправил в рот. Обертку смял. Огляделся. И протянул мне. Я взяла у него комок бумаги и сунула в карман.

– Нет, серьезно, – переспросила я, – тебе сходит с рук, что ты не ходишь в школу?

– Я хожу, – отозвался он. – Просто часто болею. Я болезненный. Хилый.

– Или просто нравится сбегать от гарема, а, Одуван?

– Передышка всем бывает нужна.

– А как у вас там все устроено, Одуванчик? Выгуливаешь их по очереди? Или всех вместе?

Он погрозил мне пальцем:

– Это закрытая информация. Тайны гарема.

– А численность тоже засекречена? Сколько у тебя там пчелок? Только те три, что были в пиццерии?

– Только они. Но количество вакансий не ограничено. Найдется место и для четвертой. Хочешь пополнить ряды?

– Уволь. Я не создана для гарема.

Он рассмеялся.

– Однолюб, да?

Я не слишком хорошо умею изображать застенчивость, но попыталась:

– Возможно.

– Лео из Аризоны?

Надо же, помнит. Это что-нибудь да значит.

– У тебя неплохая память.

– Тот парень, что тебя бросил?

– Я никогда такого не говорила.

– Пуся говорила.

– Пуся любит врать. Сама в этом признается.

Перри рассеянно поглядел в глубину парка:

– Ну, бросил или нет, во всяком случае, он там…

– А ты тут.

Он вскинул руки:

– В яблочко.

Я живо представила себе, как эти руки смыкаются вокруг меня. И еще вспомнила о твоих.

– О боже, что я упускаю со своими антигаремными предрассудками, – в притворном унынии заметила я.

Его темно-голубые глаза остановились на мне:

– Да. Очень жаль.

Эта реплика отлично вписывалась в сценарий нашего остроумно-кокетливого флирта, но в этих глазах было что-то еще. Мы по-прежнему восседали, скрестив ноги, на столе для пикников. Соприкасаясь коленями. Что-то заставило меня продолжить легкую болтовню.

– Так ты сюда явился в качестве менеджера по кадрам, что ли? Вербуешь меня?

Перри изобразил святую невинность – такую же притворную, как мое недавнее уныние.

– С чего ты взяла? Зачем мне это?

– Ответ на этот вопрос прозвучал еще в пиццерии «Ди-Лайт»: ты считаешь меня замечательной.

– Это слова Стефани. Я говорил: «интересной».

– Ну, – я легонько толкнула его в колено, – и что же во мне замечательного?

– Интересного.

– Мне больше нравится «замечательного».

Он притворился, что раздумывает.

– Ну-у, во-первых, ты девочка необычная.

– Это все знают. Я тебе еще на крыше говорила.

– И была права.

– А ты – не прав.

Он вздохнул.

– Mea culpa[40].

– И что же именно во мне необычного?

– Хочешь конкретики?

– Конкретики. Деталей. Лучше льстивых.

Он развернулся на 90 градусов, так что оказался лицом к моему боку. Взгляд синих глаз, казалось, прожигал мне кожу лазером.

– У тебя на носу веснушки. И по щекам немного пролилось.

– Фигня на палке. Веснушки – дело обычное.

– Их ровно одиннадцать.

Я чуть не поперхнулась.

– Ты их сосчитал?! – Я сама никогда не считала.

– Еще тогда, в библиотеке. Пока ты на меня орала.

– Ты расплевывал лимонные косточки по всему залу. И я не орала. Я тебя отчитывала. Ладно, что еще?

Он посмотрел на меня еще немного. Мне стало как-то неуютно служить мишенью для изучения в профиль, и я тоже повернулась к нему. Теперь мы сидели лицом к лицу, колени к коленям.

– Ты не носишь дизайнерских шмоток.

– Терпеть не могу штуки «с ярлыками». – Я смерила его взглядом. – Очевидно, как и ты.

В ответ он едва заметно вздрогнул, но сказал просто:

– Ага.

Я пожалела о своих словах в ту же секунду, как произнесла их. На нем была та же рубашка, что и всегда. В другой я его никогда не видела. Он живет в небольшой конурке на задах мастерской по ремонту велосипедов и газонокосилок. Он крадет еду. Одежду приобретает в мусорных баках. Дело вовсе не в «нелюбви» Перри Деллоплейна к ярлыкам. Просто он из бедных.

Из меня буквально рвались наружу извинения, но он ведь спросит: «За что ты просишь прощения?», а я не буду знать, что ответить. В общем, страшновато поднимать такую тему в открытую. И я решила вернуть разговор в менее опасное русло.

– Ну, так. Ярлыки, веснушки. Это всё?

– Ты не зациклена на себе. Не поправляешь прическу каждые десять секунд. Не глядишься в зеркальце каждые пять минут. Не пользуешься косметикой.

– Однажды я выщипала брови.

– Видимо, давно.

Мы оба рассмеялись.

– Не несешь себя как само совершенство.

– Хотя являюсь им, да?

– Нет, не являешься, – сказал он скороговоркой, так буднично, что наверняка искренне, – как и большинство девчонок. Но другим это не мешает нести себя.

– Постой, постой. Вернемся к тому, что я – не совершенство.

Он невинно поднял брови:

– А что?