– Я от тебя ничего не жду. Это ты хочешь меня изменить, не я тебя. Понятно? Что до меня, так ты, по-моему, имеешь право творить все, что хочешь.

– Но только не критиковать тебя?

– Да нет. Слушай, если ты решила посвятить жизнь изучению меня, то… – он развел руками, – ради бога, сколько угодно. – Он перевел на меня взгляд пронзительно синих глаз. – Да и вообще… – Фраза повисла в воздухе. Перри горько усмехнулся.

У меня вдруг возникло странное чувство, будто я держу равновесие на роликовых коньках.

– Да и вообще – что?

– Мне понятно, почему ты так себя ведешь.

Я остановилась. Он – нет.

– Как я себя веду? Что ты имеешь в виду? О чем речь? – как-то жалко залепетала я.

Ответ он бросил через плечо так же небрежно, как обертку от «Сникерса»:

– Сама знаешь.

14 сентября

Объявление в «Утреннем ленапе»:

15 сентября

Дори Дилсон написала мне, в какой колледж ты собираешься. Мне нравится знать, где ты. Я всегда буду знать.

16 сентября

А=(ЗД)Раппс-Дэм303(С)

22 сентября

Не четверг, но я сходила на Календарный холм, ведь сегодня – осеннее равноденствие. Начало осени. Сегодня в полдень солнце встало точно над экватором, и, значит, день и ночь сравнялись по времени. А с этого дня до зимнего солнцестояния темное время суток будет удлиняться. Свет уходит от нас.

Пришлось хорошенько покрутить педали, чтобы успеть вовремя и вбить очередной шпатель. Я все-таки еще не привыкла жить без наручных и настенных часов. Особенно трудно вовремя вставать по «календарным» утрам. Но ложась в постель накануне, я твержу себе: «Когда солнце окажется на расстоянии велосипедной поездки от моего дома, я его услышу. Звук будет как от ветра в кронах деревьев. И я проснусь». Знаешь, получается!

Папа, конечно, не очень обрадовался, вернувшись в тот день домой и не найдя там ни единого прибора для измерения времени.

– И как, спрашивается, молочнику вставать в два ночи без будильника?

Вопрос разумный – нельзя не признать.

– Ладно, тогда, наверное, мне придется спать в подвале, – сказала мама, подмигнув мне. – Будильникам, которые звонят в два ночи, в моей жизни больше места нет.

В общем, папа купил себе новые наручные часы с крошечным будильником, который своим писком поднимает его, но не тревожит маму. Что касается его старых часов, он не перенес бы зрелища уничтожения их молотком, поэтому просто отнес их на случайную скамейку – кто-нибудь да найдет. А вообще, он к нашей затее отнесся довольно спокойно. В конце концов, за последний год ему довелось переехать из Аризоны в Пенсильванию, а профессию инженера-электронщика сменить на дело развозчика молока, так что остаться без часов в доме – для него не такое уж большое испытание. Папа у меня – человек очень гибкий, ко всему привыкает.

В общем, если забыть об этих маленьких трудностях, я должна тебе сказать, что жить в мире без часов мне страшно понравилось. Оковы пали, так сказать. Чувствую себя щенком, которого на лужайке отпустили с поводка. А наблюдая сегодня восход солнца, я ощутила как бы новый уровень родства с ним. Что-то такое первобытное во мне шевельнулось, что-то из времен, когда рассвет воспринимался как таковой, вне связи с минутами, графиками, расписаниями и календарями. Из времен, когда не существовало еще и таких слов, как «утро».

До солнцестояния осталось 90 дней.

28 сентября

Взяла с собой новоиспеченную сестричку на развоз молока. Ее маме эта идея очень понравилась. Они с Эльвиной уже ждали на ступеньках крыльца, когда я вышла из дома. Девочка забралась в грузовик, и миссис Клеко помахала ей: «Давай, не скучай!»

Я совсем забыла продумать, как мы сядем, ведь папа приладил в машине только одно откидное пассажирское сиденье – для меня. Пришлось нам вдвоем устроиться на нем, вжавшись друг в дружку.

– Ума не приложу, зачем ты меня с собой потащила, – проворчала Эльвина. – Еще совсем темно!

Я осклабилась и тихонько кивнула папе. Он уже знал от меня, что рассчитывать на поездку в компании жизнерадостного ребенка не стоит. Затем девочка встала, без единого слова плюхнулась ко мне на колени и через несколько секунд уже спала, откинув голову на мое плечо.

Но долго дремать ей не пришлось – вскоре отец затормозил у закусочной «Риджвью».

– Пора завтракать, – объявила я и скорее затащила, чем завела «сестренку» в кафе.

Мы расположились в нише у окна. Эльвина прямо-таки рухнула на сиденье, снова проворчала: «Ума не приложу, зачем…» – и немедленно вернулась ко сну.

– Все еще считаешь, что стоило брать ее с нами? – спросил папа.

Вскоре подошла девушка в переднике и спросила:

– Кофе, ребята?

Я растолкала Эльвину. Наверное, официантка недоумевала, зачем мы среди ночи притащили сюда несчастное дитя.

– Эльвина, – говорю, – ты что будешь пить? Молоко? Чай?

Уперев подбородок в грудь, она не открывала глаз.

– Кофе.

– Кофе детям нельзя.

– Я всегда пью кофе. Хочу кофе, – прорычала «сестренка».

Я отлично понимала, что это вранье. Одиннадцатилеткам кофеин совсем не показан. Но день (точнее, ночь) пройдет ведь впустую, если она проспит его. Я взглянула на папу. Тот кивнул.

– Ладно, – обратилась я к официантке, – тогда три кофе.

Десять минут спустя Эльвина пробудилась. Девушка в переднике выставила перед ней горку блинчиков с беконом, а потом легонько постучала по «изящному» ногтю.

– Отпад!

Наша спутница отрезала кусочек блина и состроила фирменную гримасу в духе «а тебе какое дело?»

Официантка пошевелила над столом собственными ногтями.

– Смотри, какие у меня. – У нее они были темно-красными с розовыми вкраплениями.

Эльвина театрально изобразила терпение и бросила на них короткий взгляд.

– У меня лучше, – отрезала она и продолжила сосредоточенно нарезать блины.

Официантка нахмурилась, внимательно оглядела свои ногти, кивнула, проговорила: «Правда», украдкой улыбнулась мне и упорхнула с пожеланием приятного аппетита.

Отец, уплетавший булочку с корицей, указал на Эльвинин ноготь вилкой.

– Действительно, впечатляет. Бьюсь об заклад, мальчишки глаз не отводят.

– Ненавижу мальчишек, – проговорила Эльвина и принялась поливать блины сиропом.

– Мальчишки – они как крысы, – заметил папа.