Всю дорогу до грузовика, слушая тихие всхлипывания детей и женщины, переставшей оказывать какое-либо сопротивление, после того как ее муж оказался без сознания, думал, зачем люди Хасана забрали всю его семью, если проступок совершил лишь глава семейства? Этот вопрос будет еще долгое время не давать мне покоя, полностью лишив сна после выплывшей наружу правды. Еще долго я буду помнить карие глаза женщины, ее трясущиеся губы и руки, звуки ее мольбы и буду помнить испуганные глаза мальчишек, с опаской посматривающих на меня, забирающего навсегда их отца. Именно в тот момент я превратился в чудовище. В такого же, с какими всю свою жизнь боролась Пчелка.

Сонный дурман, окружавший меня, никак не желал рассеиваться. Неважно, сколько бы раз я ни ловила себя на том, что сплю, и пыталась вырваться из этого жуткого кошмара, ничего не происходило. Находясь по-прежнему во власти ужаса, вновь и вновь щипала себя, а когда и это не помогало, начинала молиться. Но ни одно новое прочтение «Отче наш» не дарило облегчение. И это пугало. Обычно, когда мне снилось нечто по-настоящему жуткое или на меня нападали во сне демоны, я не могла закончить молитву вслух, вынужденная давиться словами, и через слезы завершая ее мысленно. Тем не менее, я получала необходимое освобождение, просыпаясь с мокрыми от рыданий глазами, и облегченно выдыхала, убедившись, что нахожусь у себя в кровати. Но сейчас… сейчас я свободно проговаривала слова и не чувствовала перемен. Ужас лишь становился плотнее, заключая меня в кольцо безысходности и паники.

Поездка в темном фургоне в компании других пленниц казалась какой-то нереальной. Девушки исчезали из тьмы грузовика, словно по зову колдуна-злодея просачиваясь сквозь небольшую щель в дверях и не возвращаясь обратно. Тишина вокруг напоминала вакуум, убаюкивающий и мешающий быть настороже. Может быть, на мне сказывалась усталость, а может быть, я понимала всю безысходность ситуации, поэтому организм сам перестал растрачивать ресурсы на бесполезное напряжение. Поэтому, когда фургон вновь остановился, я не стала забиваться в угол в поисках укрытия, я просто сдалась на милость своих тюремщиков. Ведь все происходило не со мной, верно?

Я не помню, куда и кто меня тащил, не помню ничего и никого из тех, кто окружал меня. Все лица смешались в одно размытое пятно, а мир воспринимался грязной кляксой.

В ушах звенело. Звенело так, что хотелось кричать. Возможно, я последовала своему порыву, только не слышала этого из-за накрытых ладонями ушей. Лишь когда назойливый звук испарился, я понемногу начала воспринимать декорации вокруг себя. Плотные шторы практически не давали свету проникнуть внутрь, храня внутри помещения полумрак. Лишь тонкая струйка тонкий солнечный луч, пробивающийся откуда-то сбоку из-за портьер, позволяла рассмотреть скромную обстановку крошечной комнаты. Две узких кровати стояли возле противоположных стен, ровно по центру нового жилища их разделяла небольшая тумба без дверцы с совершенно пустыми полками. Все это напоминало больничную палату. Я подошла к окну, посмотреть что же находится снаружи, но, отодвинув штору, наткнулась на решетку, исключающую возможность побега. Да и бежать, как выяснилось, было некуда. Перед глазами распростерлась бесконечная пустыня без признаков наличия какой-либо жизни.

Задернув портьеру, рухнула на кровать. Как быстро стала безразличной чистота покрывал, как перестало волновать и то, кто спал на них до меня. На подобные глупости просто не оставалось сил. Внутри меня образовалась пустота, разрастающаяся с неимоверной скоростью и высасывающая остатки чувств. Я смиренно ждала собственной участи, участи агнца на закланье.

Шаги за дверью, скрип замка и воздух, ворвавшийся в помещение вместе с прибывшими, все еще воспринимались картинками из сна или кадрами фильма. Ничто из происходящего не ощущалось реальностью. Две женщины в черном в сопровождении мужчины отвели меня в ванную. Оставив провожатого снаружи, они без промедления раздели меня донага. Я не сопротивлялась тому, как чужие руки прикасались к телу, обмывая его, продолжая твердить про себя, что все это нереально. Не сопротивлялась и тому, как они натирали кожу ароматными маслами, подводили глаза и рисовали хной на теле. Это происходило с кем-то другим, с безвольной куклой, но не с той девушкой, кем я себя ощущала.

Бежевая ткань, скользящая по коже, легкая обувь — и вот я снова иду по длинным коридорам, пропитанным горячим воздухом. От количества поворотов кружилась голова, но ноги механически ступали в заданном направлении. Тишину нарушил гул мужских голосов, постепенно набирающий громкость. По мере того как усиливался смех, я начала ощущать, как ко мне возвращается ощущение действительности. Сердце забилось быстрее, а под хиджабом на лбу выступил пот. Женщины подгоняли меня, не позволяя сбавлять темп, но мной вдруг овладел страх. Я боялась оказаться среди незнакомых мужчин, боялась того, что они могли со мной сделать. А та подготовка, что произвели со мной женщины в ванной, не оставляла сомнений, для каких именно целей они проделывали все те процедуры. Меня готовили к постели. И оставалось надеяться, на то, что меня ждет лишь одна кровать, а не бесконечная череда чужих простыней.

Войдя в огромный зал, увидела десятки арабов, сосредоточивших свои взоры на мне. Во рту вмиг пересохло, а от лица отхлынула кровь. Разговоры стихли лишь на на какие-то доли секунды, показавшиеся мне целой вечностью, пока собравшиеся визуально оценивали меня. А затем передо мной появился мужчина. Я не поняла, откуда он пришел и где находился до этого, но стоило ему приблизиться, как я инстинктивно отпрянула. Стоявшие позади женщины, преградили мне выход, не позволяя отойти дальше дозволенного.

— Не пугайся меня, девочка. Теперь ты моя жена, — услышала усмешку в голосе и сразу же почувствовала, как липкая ладонь обхватила мое запястье.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Рефлекторно попыталась выдернуть руку из мерзкой клешни незнакомца, но он оказался гораздо сильнее меня, вжав пальцы в кожу еще сильнее. Не сдержав эмоций, зашипела от боли.

— Тебе не стоит проявлять строптивость, — покачал он головой, приторно улыбаясь.

Я не видела ничего вокруг, кроме влажных толстых губ в обрамлении черных усов и бороды, кажущихся еще более отвратительными в движении. Слова, вылетавшие из этого мерзкого рта, не складывались в какие-то четкие понятия, теряя смысл. Он будто произносил набор знакомых звуков, чье сочетание меня ввергало в еще больший ступор.