– Конечно, Платон, пойдемте, – сказала она как можно громче и любезней.

– Вы, наверное, здесь уже все переделали, – чтоб нарушить неудобное молчание, спросил он.

– Всё, – согласилась Таша, – кроме мастерской, которую бабуля построила своему сыну. – Она так и не привыкла называть уголовника своим отцом. Папка, папуля и папочка был для нее отчим, на чьих коленках она сидела в детстве, кто кормил её кашей, приговаривая смешные скороговорки, кто не спал вместе с мамой ночами, когда она болела. Он по-мужски воспринял, что пришлось рассказать о том, что он не родной, и дал Таше выбор, сказав:

– Называй меня как хочешь, ты все равно для меня дочка, самая любимая, моя маленькая принцесса.

Поэтому папа был один, а этот оставался по-прежнему сыном бабули, которая оставила наследство.

– Как интересно, а кем он был? Художник? Скульптор? – спросил Платон, вернув Ташу из воспоминаний.

– Да никем он не был, так, непризнанный гений, которого в нем видела лишь его собственная мать, – небрежно ответила Таша. – Да вот она.

– Я бы хотел её посмотреть, если можно, – сказал Платон.

– Зачем? – удивилась Таша. – Там ничего интересного. Старые полотна и скульптуры художника-неудачника, в основном незаконченные. Я не выбрасываю этот хлам лишь из уважения к той, что оставила мне все это. Да еще этот участок продал ей наш сосед – отец Ирмы, он был жив еще, когда я в права вступала, отдал мне его, хоть он и не был на бабулю оформлен, но взял обещание с меня не трогать мастерскую, мол, так велела Мария Тарасовна.

– А можно мне посмотреть? – настаивал Платон, глаза у него загорелись, словно у сладкоежки, который увидел кондитерскую. – Понимаете, я, по сути, коллекционер, мне это досталось от отца. Я еще не ходил в школу, но мог без проблем рассказать, что такое Возрождение и абстракционизм, что, помимо живописи, Шагал еще писал стихи, а Микеланджело свою первую любовь встретил в шестьдесят лет. Так что багаж знаний в этой области у меня огромный, возможно, в работах вашего отца я увижу что-то гениальное.

– Сомневаюсь, – ответила Таша, – но если вы настаиваете, то я пойду поищу ключ, он должен быть где-то в доме.

– Если вам не трудно, – сказал Платон.

Сумерки сменились летней ночью, густой и плотной, как платок цыганки. Шагая через собственный сад, который она знала наизусть, Таше первый раз испытала страх, на миг показалось, что за ней кто-то следит.

* * *

– А-а-а-а-а-а, Ташу убили! – крик Ирмы, как гром среди ясного неба, прогремел на весь сад. Клима словно кипятком ошпарило с головы до ног. Все куда-то разбрелись, и в беседке их осталось двое – он и коллега с Ташиной работы, странный парнишка. Они пили почему-то холодный чай и вяло рассуждали о политике. Клим вскочил с лавочки и на всех парах помчался в сад, на душераздирающий крик.

На земле в темном месте сада, между огромных яблонь лежала она, её белые волосы как-то неуклюже были разбросаны по земле. Рядом валялась красивая голубая шляпа, на которой даже в кромешной темноте были видны страшные бурые пятна. Под яблоней сидела Ирма, рыдая и боясь дотронуться до подруги. Потихоньку на крик стали сбегаться гости, которые к тому времени разбрелись по саду кто куда, даже его родители в сопровождении еще одного странного персонажа Чехова ушли в сад смотреть редкую черешню, что не просто растет в этом, по его словам, райском саду, а еще и дает знатный урожай, не свойственный нашей полосе.

– Всем остановиться и не подходить ближе, включите фонарики на телефоне и посветите мне оттуда, – скомандовал Клим прибежавшим гостям. Он умел быть категоричным, когда этого требовали обстоятельства. Проглотив подступающее к горлу отчаянье, он постарался снова стать профессионалом, способным мыслить даже в самых экстремальных ситуациях. Она лежала на земле лицом вниз, затылок был разбит настолько сильно, что Клим понимал, что шансов мало, но всё же надо проверить. Словно сдав себя в аренду и отключив все чувства, он наклонился и перевернул её. Это была не Таша. От осознания этого Клим выдохнул и почувствовал, как слезами наполняются глаза.

– Выключите фонари, – крикнул он, чтоб никто не заметил его слабости. – Димка, вызови полицию, – сказал он другу и, приложив палец к шее Джульетты, добавил: – Скорую уже не надо – она мертва.

Только сейчас, когда он успокоился, то понял, что Жуля совсем не похожа на Ташу, странно, что подруга её не узнала. Вокруг Ирмы сейчас крутился Марк, пытающийся привести её в чувства.

– С чего вы решили, что это Таша? – спросил резко Клим. – Они до ужаса не похожи, кому как не вам заметить это с одного взгляда?

– Шляпа в крови, платье это еще так распластано, да и волосы мы сегодня Таше покрасили, – шмыгая носом, неубедительно говорила Ирма.

Клим еще хотел что-то спросить, но в это время подбежал Платон и с криками «любимая» пытался броситься на убитую. Поэтому пришлось отвлечься – надо было спасать возможные улики, но напротив странного поведения подруги Клим поставил большую галочку.

Дальше был бестолковый вечер, где Климу совершенно некогда было подумать. Он просто накидывал факты в свою записную книжку, чтоб потом разобраться в них и сопоставить друг с другом.

1993 год, город Н

Мария Тарасовна Бруней была раздавлена и унижена. Два года назад, в тяжелом 91-м, ей пришлось пойти на крайние меры и заложить самое дорогое, что было у нее, – семейную реликвию. А всё для него, её сыночка, её милого Адама.

В семье Бруней рождались исключительно девочки, да и мужья, если и были, долго не задерживались, поэтому, когда Мария узнала, что у нее родился мальчик, долго не раздумывала и назвала сына Адам – первый мужчина в их семье. Отчество дала своего отца – Тарасович, потому как его родной даже не догадывался о существовании наследника. Да и ни к чему ему это было, ведь Мария Тарасовна рожала ребенка исключительно для себя. Года уже поджимали, стройные ряды женихов редели, а за хоть кого выходить не хотелось. Она понимала, что, как в басне Крылова «Спесивая невеста», просто упустила время. Но жизнь не кинопленка, её не перемотаешь назад, поэтому, оценив трезво ситуацию и выбрав из претендентов самого умного – она считала, что мозги для мужчины – главное, – решила родить ребенка. Папа был насколько умным, настолько и непригодным к семейной жизни, поэтому, как только Мария узнала, что беременна, дала жениху от ворот поворот. Воспитывали Адама они всей большой женской семьей: старенькая мама, старшая сестра, которая не поступила так же умно, как Мария, и, не додумавшись родить ребенка, теперь была одна. Жили они хорошо, дружно, где-то на границе полного счастья. Адам почему-то не пошел умом в отца, но зато талантов хватанул горсть. В художественной школе учителя не могли на него нарадоваться, все этому хиленькому мальчику удавалось: и живопись, и скульптура. Все три женщины были влюблены в маленького гения. Годы шли, первой ушла мама, и в доме стало уже не так радостно. В двадцать лет маленький Адам решил жениться, это была трагедия для всей семьи. Мария понимала, что беременная девушка перечеркнет карьеру сына. Начнутся пеленки, распашонки, ему придется бросить искусство и начать работать. Она не могла допустить такой судьбы для своего сыночка, поэтому на семейном совете они с сестрой придумали план, как отвадить беременную девушку. Собрав почти все свои сбережения, они заплатили другу Адама, который, к слову, тоже был влюблен в эту девицу, оболгать её, сказав, что она с ним была в том числе, и еще непонятно на самом деле, чей ребенок. Мария очень хорошо знала Адама и поэтому предсказала его действия по шагам. Он не стал разбираться, просто впал в депрессию, попросив того же друга передать своей бывшей возлюбленной, что видеть её не хочет. Одно не учла расчётливая Мария – что тонкая душевная организация Адама не выдержит такого предательства, и депрессия перешла в болезнь. Именно с того рокового момента пошло все прахом, все деньги уходили на лечение, иногда оно помогало, и казалось – всё, болезнь побеждена, но наступали срывы, и все начиналось сначала. Незаметно для Марии ушла и старшая сестра. Но потом случилось страшное – Адам подсел на наркотики. Так как она была очень близка с сыном, то заметила это быстро. Найдя самую лучшую и самую дорогую клинику, Мария положила Адама на лечение и начала поиск денег. В семье хранилась реликвия – веточка лаванды работы самого Карла Фаберже, из поколения в поколение перерывалась легенда, что камень у нее с Ведьминой горы и что хранит он человека и прибавляет его силы и талант. Именно наличию этой веточки в их семье приписывала она и огромный талант Адама. Но делать нечего, в ломбард с этим не пойдешь, на «Сотбис» не выставишь, надо искать ценителя, да с деньгами. Такой нашелся быстро, город Н тем и хорош, что все про всех знают. Старый знакомый Марии поднялся, стал банкиром, владел рынком, что тогда было сродни золоту, и имел маленькую картинную галерею для души.