помосту, где происходила церемония. Часть духовенства — митрополиты, епископы — шла впереди, часть — позади царя. Кресты, хоругви, иконы, книги и много церковной утвари несли впереди. Каждого митрополита вели два человека, так же и царя. Прямо перед ним шел митрополит из Газы, одетый роскошнее всех: на его голове была золотая митра, риза без рукавов из золотой и серебряной парчи расшита жемчужинами и бриллиантами. Позади шли самые знатные, все одеты в богатое платье, украшенное драгоценностями из жемчуга и бриллиантов. Вокруг шло много попов и монахов, все с пальмовыми ветками в руках; мне кажется, что это были ветки ивы с почками. Царь был в золотой короне, наверху которой — крест из бриллиантов. Вокруг шеи — воротник сплошь из драгоценных камней, полагаю, в 60 тысяч рублей; говорят, что его мантия из золотой парчи весит два пуда, т.е. 80 фунтов. В правой руке он держал скипетр, не менее ценный. Под звуки пения он поднялся на помост, покрытый коврами. В середине стоял аналой, на который положили Евангелие в переплете, отделанном золотом, и с золотой застежкой. Помост был тот самый, на котором стоял царь, отправляясь в Ригу [в 1656 г.]; он получил благословение патриарха, когда служил ему аналоем[222]. Здесь дежурили 5—6 самых важных священников, пока царь находился еще в Иерусалимской церкви; все время они крестили друг друга и целовались.

Все стали на свои места на помосте. Никто, кроме его преосвященства, царя и тех двух, которые поддерживали его под руки, не могли вступить на это священное место. У митрополитов на голове весьма занятные шапочки [митры]. Царь стоял прямо против главного митрополита, который занимал место [отсутствовавшего] патриарха; рядом с ним — греческий митрополит из Газы. Царь три раза перекрестился перед Евангелием и, как только поднялся, отдал свой скипетр и снял корону, которую положили на золотое блюдо; после благословения митрополит дал ему в руки иерусалимскую ветвь[223], затем такие же ветви были вручены сначала митрополиту из Газы, затем архимандритам, епископам и т.д., потом и знатным людям; они подходили к нему, целовали его руку и благословляли друг друга. Когда иерусалимские ветви были розданы, митрополит стал раздавать цветущие ветки вербы, вместо пальмовых; остальные ветки побросали народу. Каждый, кто имел какое-нибудь положение, получал их, также и солдаты, которые окружали царя. В это же время читали главу из Евангелия на эту тему. Я заметил, что царь несколько раз почесывал лицо и голову, что является привычкой многих русских; один человек около него, которому тоже дали ветку, держал в руке носовой платок. В разгаре представления царь позвал Алмаза, который, по их обычаю издали, получил приказ отправить Лукиана Тимофеевича [Голосова] к послу, чтобы от имени царя справиться о здоровье и обещать "корм" с царского стола. "Бог да сохранит здоровье Его Царского Величества, я здоров", — сказал посол и поклонился, а за ним и все мы. На миг царь поднял глаза на нас. Персы, которые стояли рядом с нами, тоже были пожалованы половиной такого же "корма", как и мы.

После чтения, благословения и раздачи веток настало время привести осла. Двое юношей[224] подошли к столбу, где на привязи стоял осел или конь, весь покрытый белым холстом[225], и сказали его "хозяину", что конь нужен Господу. Коня в течение целого месяца кормили только один раз в день и учили его проходить этот путь медленно, шаг за шагом; в течение последних трех дней его почти совсем не кормили, чтобы он не испачкал дорогу. "Хозяин", после полагающихся вопросов и ответов, отпустил лошадь, и юноши подвели ее к помосту, где стоял царь. Лошадь накрыли тремя-четырьмя попонами разного цвета. Получив благословение митрополита, царь сошел с помоста и взялся за длинную шелковую веревку на шее коня. Его преосвященство [в данном случае митрополит] по приставленной лестнице взобрался на коня и сел на него боком, держа в правой руке крест, а в левой — книгу. Прежде чем сесть, он благословил людей, которые все очень благочестиво кланялись, что выпало и на нашу долю. Солдаты упали лицом наземь и остались лежать в таком положении, пока царь не скрылся из виду. Это было странное зрелище: видеть, как целые полки лежали ниц, покрывая своими телами базарную площадь.

Царь шел на расстоянии примерно одной сажени впереди коня, которого он вел, царя же поддерживали те же двое, <...>[226], также с обеих сторон вели и коня. В процессии шли священники с песнопениями, а за ними миряне; несли кресты, хоругви, горящие кадила, херувимов[227], книги, иконы. Все двигалось в своем определенном порядке; вся дорога от помоста до внутреннего двора дворца была заполнена попами и монахами. Коврами и большими кусками разноцветной ткани был устлан путь, по которому шла процессия; молодые люди, лежащие ниц, придерживали края ковров.

Впереди процессии двигалось сооружение [широкая низкая телега], на котором стояло дерево, а около него и на нем сидели дети, распевавшие Осанну. Срывая с дерева веточки и яблоки, они разбрасывали их. Это сооружение тянули четыре лошади в красных попонах. Шествие двигалось к церкви в Кремле, а оттуда ко дворцу царя. В этой церкви, мне кажется, служили благодарственный молебен. Теперь царь получает от патриарха, т.е. митрополита, 99 рублей за то, что вел коня. Мы стояли перед всеми этими людьми, и нас спросили, есть ли столько народа во всей нашей стране? Вопрос требует ответа, и я шутя ответил, что мы здесь представляем весь мужской пол Голландии и только женщины остались охранять дома. А мне кажется, что когда в Амстердаме происходит казнь, то людей присутствует в полтора раза больше, чем сейчас в Москве.

Когда мы пришли домой, прибыл обещанный "корм" из 64 блюд и, соответственно, напитков. Теперь была рыба, а именно: осетр, очень крупная семга, щука, красная и черная икра, стерлядь, морской язык [рыба косорот] размером, наверное, 2 фута в квадрате, все с разными приправами; были паштеты, пироги с икрой, другие начинены чесноком и луком, большие пироги и печенье из толченой рыбы, которые сильно пахли, грибы в масле, печень, жаркое из осетра. Всю эту снедь привезли три юнкера; они просили, чтобы посол соизволил принять все своими руками, что и было сделано. Старший из них, державший речь, получил серебряную чарку, а двум другим юнкерам, как мы думали, слугам, поскольку они молчали, дали по рублю, но они отказались их принять и ушли недовольные.

Разница между "кормом"