9 апреля.

Вместе с нашим пастором я посетил митрополита из Газы. Он много рассказывал нам о вере греков. Когда мы сказали, что радуемся тому, каким уважением митрополит пользуется со стороны царя, около которого всегда может находиться, что его венчают золотым венцом и во время церемоний он во главе священников, он ответил: "Мы вынуждены, хотим этого или нет, идти в ногу с нравами и религиозными обычаями этого народа". Он рассказал нам, что в Вербное воскресенье в присутствии царя читал проповедь на латинском языке для царевича Алексея Алексеевича, супруги царя и других их детей. О проповеди его уведомили только, когда он уже пришел во дворец и их всех благословил. Тема его проповеди касалась сравнения некоей императрицы в Новом Риме [Константинополе] с Ее Величеством, когда к императрице пришел епископ из Иерусалима, пожелал ей счастья, благословил и поздравил ее с будущим плодом. Этот рассказ он использовал, чтобы сказать, как он счастлив, что сам может видеть ее плод, благословить ее и пожелать счастья и что, хотя он не пророк и не сын пророка, однако он может предсказать ей, что от такого одаренного сына будет только добро и благо. Он наговорил ей еще подобной лести, а нам сказал: "Кто хочет быть приятным великим мира сего, должен льстить им". Затем он обратился к наследнику, благословил его, расхвалил все его добродетели, пожелал ему счастья и по примеру его великого отца быть столь же благочестивым, благословенным Богом, ученым, предусмотрительным и т.д. — все в духе подобной лести. По его словам, наследника, которому лет 13—14, очень красивого лицом и телом, еще до сих пор никто из простых людей не видел[234], даже бояре должны были оставаться вне здания [во время этой проповеди]; об этом он просил нас молчать. Рассказал еще, как патриарх обвинил его в том, что он по-волчьи воет с волками, принимает у себя евреев, лютеран и кальвинистов; под последними он имел в виду нас. Очевидно, как бы тайно мы к нему ни приходили, русские все же об этом узнавали. "Правда, — сказал он, — я ведь веду с вами только честные и благонравные беседы по обычаю ученых всего мира — поддерживать дружбу. Несмотря на все, приходите ко мне, как часто захотите", — и сразу же пригласил нас на будущий понедельник; для себя приготовил письменную защиту от обвинений патриарха, в которой должен был оправдаться за наш приход. Подарил нам, по русскому обычаю, яйца и заодно рассказал о происхождении этого обычая: "Когда распинали Христа, Елизавета принесла в Иерусалим яйца, а они чудом стали красными, как бы обрызганными кровью Христа. С тех пор у греков стало обычаем дарить крашеные яйца и при этом целоваться".

В память Святой Троицы дал мне три яйца и угостил нас роскошным обедом, сказав: "Будем веселы, ибо Христос воскрес". Спросил наши имена: когда я сказал свое, засмеялся: "Вы русский, потому что те очень любят святого Николая, теперь вы вписаны в моем сердце". Он радовался нашим посещениям, потому что никогда не мог или не смел общаться с подобающими ему людьми. Много говорил о добродетелях святого Николая, которым я должен был следовать: "Он покровитель моряков, а вы, голландцы, — моряки и должны его почитать"; очень удивился, увидев кресты на одном из наших рисунков голландской церкви, так как думал, что мы отвергаем всякую внешнюю память о Христе. Но мы его уверили, что мы хорошие христиане, в чем он, по его словам, не сомневался; просил передать большой привет послу и, если только его должность и русские, на чью невежливость он очень жаловался, разрешат, хотел бы сделать ему визит, и т.п. В этот же день я пошел к одной русской даме, поцеловал ее и подарил яйцо.

10 апреля.

Рано утром пришли приставы с обычным поручением; когда посол сказал, что намерен завтра идти в гости, они потребовали дать письменно имя этого купца, чтобы показать "наверху" и назначить пристава для сопровождения. Я же тайком и неузнанный отправился в тот же день "наверх" в простой одежде[235] и увидел, как самые лучшие царские мастера, каждый с лучшей своей работой, явились перед царем; преимущество имели иконы, затем серебряные изделия, изготовленные по древнегреческому обычаю, потом оружие: великолепные мушкеты, ружья, пистолеты, стволы, стрелы и луки, латы, головные уборы, ручные ружья, самострелы, ларцы и т.д.

На следующий день царь появился из собора, направляясь к своему дворцу: был день рождения царицы. Несли свечи и факелы, хоругви, кресты и иконы; вместе с царем шло высокое духовенство, все великолепно разодеты; снова рассылались большие хлебы. [См. 27.III.1665 г.]

В полдень посол со своей свитой отправился обедать в другой "двор"; пристав должен был сопровождать его. После тоста за царя русский хотел произнести тост за здоровье царевича, но удалось отговорить его, очевидно, его освободили от обязанности соблюдать этот порядок тостов; зато он не хотел пить теперь из той же большой чарки, из которой уже пил за здоровье царя. Это был последний день пьянки; в эту неделю остановилась вся торговля, каждый только веселился; теперь все должны снова очищаться [от грехов].

13 апреля.

В полдень, примерно в 1 час дня, по нашему счету времени, царица родила сына: сразу по всему городу зазвонили колокола, что продолжалось около двух часов. Каждый выражал большую радость, все бежали в Кремль, гонцы носились как бешеные по городу, чтобы всем князьям и боярам передать это известие и пригласить их "наверх"; каждого, кто первым приносит эту новость, хорошо вознаграждают. Из приказа пишут об этом во все города царской территории, как бы далеко они ни были расположены, и устраивают там праздник, и молятся Богу за здоровье маленького царевича.

Не прошло и часа после появления ребенка на свет, как князь Петр Семенович Прозоровский приехал от имени царя сказать, что царь дал ему имя Семен Алексеевич. Здесь обычай называть детей по имени святого того дня, когда родился ребенок, либо дня накануне или следующего после рождения, какое больше нравится. Крещение происходит позже: крестным отцом будет монах из соседнего монастыря; кто раз был крестным отцом одного из детей царя, будет им и у других его детей. Царю не позволено входить в комнату жены, ибо там "нечисто" до тех пор, пока митрополит ее снова не освятит. Ни один мужчина не должен находиться при родах; Илья [Милославский] и Алмаз [Иванов] охраняют дверь. За рекой Москвой живут