целые улицы купцов и лавочников, которые доставляют Ее Царскому Величеству все необходимое в таких случаях; из жен этих купцов выбирают кормилицу. Князь сказал, что для нас большая милость, что нам так быстро сообщили о рождении ребенка; это действительно так и было; когда он, выпив за здоровье царя и за счастье новорожденного, уходил, ему подарили большой серебряный кубок, который он без возражения принял.

Я опять наблюдал, как царь вышел из церкви, где поблагодарил Бога за разрешение жены от бремени. Он шел с непокрытой головой и с лентой вокруг головы. Из своего дворца он направился к двум монастырям, вблизи ворот замка, чтобы там, отбив поклоны, воздать благодарение и, возможно, дать обет. Перед его приходом обкурили ладаном и благословили лестницы и площадь в монастыре, по которым он должен был пройти. Царь сидел на большом красивом сером коне, увешанном большими цепями из тяжелых золотых или позолоченных серебряных звеньев. Между звеньями кое-где висели прикованные к ним образы орла и святого Георгия. Седло было покрыто красным бархатом, расшитым драгоценными камнями, с шеи лошади свисала большая кисть, длиной 1/2 аршина, сплошь из жемчужин и золота. Собираясь сесть на лошадь, царь сперва перекрестился три раза, поднялся по лесенке и взял узду в правую руку. Когда он слез с лошади, седло покрыли попоной, твердой от драгоценностей. Теперь он был одет в красный кафтан, с ценным воротником, вышитым двумя рядами очень крупных круглых жемчужин; на углах воротника были драгоценные камни. На голове была шапка из соболя и бархата, тоже расшитая жемчугом и драгоценными камнями. На лошади он весьма ловко держался и хорошо правил. По всему городу звучали трубы и свирели.

14 апреля.

Мы посетили греческого митрополита, и он показал нам стихотворение, сочиненное им на греческом языке по случаю рождения Семена Алексеевича; оно касалось святого Семена, который в Персии был убит тиранами, и еще о комете, которая показалась теперь на небе. Русские считают это предзнаменованием счастья, и на это явление он удачно намекнул: "Мы вынуждены льстить великим мира, — повторил он, — хотя я знаю, что эти вестники являются вестниками не добра, а зла".

Еще я видел царя в великолепной карете, когда он ехал из города, где в церкви отслужил благодарственный молебен.

После полудня нас пожаловали пищей и напитками с царского стола, но не "угощением"[236], чтобы мы веселились по случаю рождения царевича. Пища состояла из мяса и выпечки, разных напитков, соусов и супов, жареной дичи, кусков лося и оленя, лебедей, гусей и журавлей. У них нет вертелов, все приготовляют в духовых печах, так же и хлеб, выпеченный в различных формах. Все шло через руки приставов; посол сам принимал. Вносили пищу и напитки 110 человек; привезли много пустых серебряных чарок, кувшинов, а также чаши и обычные ковши, их поставили напоказ у стен комнаты, пока мимо проносили пищу. Из царских напитков посол поднял тост за здоровье царя и новорожденного. Русский [пристав], думая, что тому налили более крепкое вино, вырвал чашу из рук посла и попробовал. Посол подарил смотрителю погреба, который пришел с пищей и напитками, серебряный кубок, а слугам — деньги. Пристав Семен был недоволен, что ему ничего не подарили, и этого не скрывал; да он даже пожаловался на это и, больше того, к вечеру прислал сказать, что недоволен и что сам скажет об этом послу, и у царя наверху не умолчит, что его так обидели: человека ниже его по рангу одарили, а его — нет; и если бы теперь посол захотел ему подарить хоть пуд серебра, он его не принял бы. Но потом он одумался, хотя и видно было, что он продолжает гневаться: он невежливо попрощался, скроил неприятную мину, не мог перебороть себя и как попало нахлобучил шапку. Посол обещал, что на прощание одарит его вдвое больше; пристав все же остался недоволен. Князь Петр тоже ожидал большего подарка за это извещение [о рождении царевича]. О всех подарках заявляют во дворец[237]. Посол спросил, нельзя ли ему самому устно поздравить царя с новорожденным, как это делают в других странах. Ответ был таков: "Какова воля царя, так и будет". Он [посол] снова просил дать ответ для скорейшего окончания дел.

15 апреля.

15-го посол поехал обедать к Мюльдеру[238], опять в сопровождении младшего пристава. Была среда, у них день поста, поэтому он [пристав] с нами не ел, довольствовался одним русским хлебцем с селедкой и икрой. Они очень строго соблюдают пост, не хотели есть с тарелок, на которых лежал наш хлеб. Когда мы пили за здоровье царя, он пил за здоровье всех трех сыновей царя сразу, чтобы не пить за них после тоста за Их Высокомогуществ. Посол поднял тост за здоровье хозяйки дома; на это он обиделся и весь день дулся: "Я хотел выпить с вами за дружбу, — сказал он, — но теперь вижу, что вы надо мной смеетесь". У русских не принято оказывать почет хозяйке, т.е. пить за ее здоровье. Всякий раз, когда мы смеялись, он думал, что смеются над ним.

16 апреля.

Я был на обеде у митрополита из Газы, он угощал нас щедро, по греческому обычаю почти все блюда из рыбы, так как их духовенство воздерживается от мяса. Все было вкусно приготовлено, со многими специями и изысканными соусами; обносили 7-8 раз. Сначала подали конфитюры его страны; четыре вида хлеба в изобилии лежали на столе, каждый взял себе большие куски; были и хлеб с начинкой из сыра, и разные напитки. Когда начался обед, он произнес "Отче наш" по-гречески и благословил пищу. На столе было много серебра, стоял большой чеканный крест. Митрополит рассказал нам много занятных историй из своей деятельности и о том, как ему случилось быть послом у римского императора от имени трех князей одновременно: Ракоши и князей Молдавии, и каким он пользуется авторитетом у царя, и т.д.

На следующий день снова был большой пожар, несколько дворов сгорело дотла; тушить пожар здесь почти невозможно, единственное средство — снести соседние дома.

18 апреля.

Посол поехал развлечься за город. По пути мы видели, как соколы налетали на чаек и чибисов. Осмотрели и то место, где русские приняли останки своих давно умерших святых из монастыря на Белом море; там стоит большой крест с изображением Христа, часовня и т.п. Недалеко оттуда стоит другой крест, где некий митрополит упал мертвым, когда останки вышеупомянутых святых