По словам Кассандры, это было необычайно красиво и важно. Все – от кухонных звонков до земли, бросаемой на крышку гроба – стало частью живительного процесса скорби. Создавалось целое сообщество людей сильных духом. В итоге Кассандра организовала онлайн-школу по уходу за смертельно больными в Канаде. Для нее общественная помощь умирающим, то есть объединение усилий с целью позаботиться о них без излишнего медицинского или корпоративного вмешательства, – это возвращение традиции помощи тем, кто слаб, болен или осиротел.

«Я вижу довольно четкую параллель между нашим движением и движением слоуфуд[59], – говорила Кассандра. – Я понимаю, откуда оно возникло: люди идут в магазин, видят завернутое в целлофан мясо и ощущают беспокойство. Их дети не понимают, откуда берутся яйца и что свинина когда-то была живой свиньей. Они не могут точно сформулировать свои страхи, но понимают, что еда оказалась здесь не естественным образом. И вот человек стоит в продуктовом магазине и чувствует этот разрыв. Самая нормальная реакция – постараться вновь ощутить взаимосвязь всего живого. Или, по крайней мере, узнать, что лежит у тебя в тарелке. В конце концов некоторые решают выращивать еду себе на прокорм на заднем дворе».

Кассандра наблюдала гнев людей в отношении системы здравоохранения и похоронной индустрии. «Люди видят, что делает распорядитель на похоронах или специалист по паллиативной медицине, и думают, что тоже должны поучаствовать, но не знают как» – объясняла Кассандра. Вот почему она активно выступает за возрождение похоронных ритуалов. Кассандра считала, что необходимо разрушить сложившиеся стереотипы о том, как выглядит смерть, и использовать это как шанс для восстановления утраченных связей.

В США и Канаде наблюдается растущая тенденция предлагать членам семьи умершего посильное участие, не связанное с медициной. Многие практикующие называют себя «повитухами смерти». В онлайн-курсе Кассандры также есть небольшое отступление, где предлагаются такие модули, как «Посмертный уход за телом» и «Празднование смерти и ритуалы с телом покойного». Но, рассказывая другим людям о таких вещах, Кассандра не берется провести членов семьи через все ритуалы.

Этим летом Кассандре позвонила женщина. У нее умер отец, и она пожелала нанять Кассандру, чтобы та помогла ей омыть тело и последовательно прошла с ней через все этапы подготовки к погребению.

«Я не отказывала ей, – объяснила Кассандра, – но сказала, что она может сделать это самостоятельно. Я выяснила, что по профессии она медсестра, так что компетентнее меня в этом вопросе. В течение пяти дней мы ежедневно разговаривали, и в итоге она не стала приглашать меня на похороны. Для меня это было величайшей победой».

Женщина провела похоронный обряд в сарае на участке, поскольку похоронила отца на его собственной земле. Она получила от Кассандры все, в чем нуждалась, и поняла, что это ее собственная история.

В разговоре с кем-то, кто прожил достаточно, уместно употреблять расхожую метафору о том, что жизнь подобна вечеринке. Но, если чья-то жизнь лишь началась, – что же это за праздник? Если даже с восьмидесятилетним стариком трудно заговорить о смерти, то как рассказать о ней восьмилетнему ребенку со смертельным диагнозом? Нет на свете таких слов. Однозначное «нет», которое мы ощущаем внутри, перекликается со строками из мюзикла «Гамильтон»: «Ты держишь ребенка в руках, сжимаешь его изо всех сил и стараешься оттолкнуть невообразимое». Детская смерть – это последний рубеж. Мы не хотим и не можем думать о ней. Это отторжение происходит на уровне инстинктов, как защита от боли, однако нужно помнить, что исцелиться от страхов можно лишь встретившись с ними лицом к лицу. Я думаю, что Стивен Левин, заговоривший о смерти открыто одним из первых, выразился лучше прочих:

Линетт Джонсон фотографировала больных детей. Большинство из них умирали. Для каждой семьи она с любовью вручную делает альбом с фотографиями. Это вовсе не похоже на обычный сувенир, речь идет об изделии необыкновенной красоты и мастерства. Это подарок, память, возможность запечатлеть эмоциональный момент. В течение многих лет другие фотографы говорили Линнет, что не выдержали бы этого. Она обычно отвечала: «О чем вы говорите? Когда ощущаешь, что действуешь правильно, все становится намного проще».

Она прошла долгий путь от единственного фотографа до основателя некоммерческой организации Soulumination. Кроме больных детей они также фотографируют неизлечимо больных взрослых с их маленькими детьми. Сейчас в Soulumination работают шестьдесят фотографов. И это только в Сиэтле. Линетт вдохновила волонтеров не только смотреть, но и документировать невообразимое.

Линетт не искала этой работы – работа сама нашла ее. Более двадцати лет назад ребенок ее невестки умер в утробе, хотя должен был вот-вот появиться на свет. Трудно вообразить, но врачи из больницы отправили невестку Линетт домой – все еще беременную – и назначили роды на следующий день. Каким-то образом ей хватило силы духа попросить Линетт принести одежду для нерожденной малышки, чтобы одеть ее перед кремацией. Еще невестка попросила побыть рядом во время родов и сделать несколько фотографий ребенка.

Линетт вошла в комнату сразу после родов и достала красивое платье и шляпку, которые когда-то принадлежали ей самой. Родильная сестра вела себя по-настоящему черство, по-другому и не скажешь. Она не желала мыть и одевать ребенка и очень громко возмущалась тому, как трудно это сделать из-за тонкости кожи младенца. «Вы слишком носитесь с этим», – давала она понять своим поведением. Отца девочки в это время в комнате не было, Линетт замерла, однако тут заговорила только что родившая мать: «Заткнись! – закричала она. – Ты говоришь о моем ребенке!». Линетт сделала несколько фотографий. Сколько могла в том состоянии.

Спустя пять лет Линнет наняли фонографом на свадьбу. Она встретилась с женихом и невестой заранее, чтобы получше узнать их. Невеста работала в детской больнице Сиэтла, ухаживала за очень больными пациентами. «Я могу фотографировать детей для членов их семей», – вырвалось у Линетт, прежде чем она осознала серьезность этого предложения. Невеста ответила, что это просто замечательная идея, а Линетт подумала: «Что ж, если я смогла сделать это для своей невестки, то смогу для кого угодно».

Трудно подсчитать, сколько радости приносят эти фотографии членам семей. Линетт, которая далека от религии, говорит, что снимать этих детей словно идти по святой земле. Часто ее вызывают, когда принято решение снять ребенка с аппаратов. По мере удаления трубок, проводов и иных свидетельств медицинского вмешательства родителям открывается лицо ребенка – часто впервые. Линетт старается запечатлеть все: от их первого изумленного вздоха до последнего.

Кто-то скажет: «Зачем фотографировать то, что, возможно, станет худшим моментом вашей жизни?». И все же к Линетт часто обращаются за помощью. Доказательство ценности того, что она делает, – благодарственные письма, которые получает Линетт. Один из родителей писал: «Трудно выразить, как много эти снимки значат для нас. Мы можем вернуться к прежней жизни, не забывая ни мгновения из того, что было». Другой сообщал: «Прошло ровно три года со смерти моей дочери, которая сражалась с раком, и я глубоко благодарен вам за то, что вы собрали эту удивительную памятную коллекцию фото, которую мы сможем навсегда сохранить в семье». А вот слова еще одного: «Эти фото ухватили суть моей девочки, показали, какой красивой, сильной, необузданной и совершенной она была. Прошлый год стал поистине трудным, но вы были с нами и смогли запечатлеть любовь и силу нашей семьи».