За спинами привилегированных зрителей стояли другие — великое множество солдат в полном боевом облачении, добрый десяток тысяч. Десять тысяч пар серо-голубых глаз, десять тысяч голов с льняными волосами, спутанными как змеиные гнезда — в лучших традициях воинов Мейна. Нельзя сказать, чтобы мазерет был в Мейне необычным зрелищем, но он неизменно собирал бессчетное число зрителей. Зрелище, будоражащее кровь любого мужчины, которому повезло наблюдать поединок. Хэниш вскинул руки в ответ на выкрики солдат. Он знал, почему они кричат так громко, и ему хотелось, чтобы солдаты видели его уверенность и беспечность перед лицом смертельной опасности. Сильные люди заслуживают сильного вождя — такого, который не боится испытать себя. Он должен отринуть любовь к жизни, отринуть страх, отринуть человеческие желания. Все, что заставляет слабого человека совершать ошибки.

Двое мужчин сошлись на расстояние удара. Они двигались в медленном, плавном танце, то приближаясь друг к другу, то отступая. Для человека, не ведающего, что такое мазерет, представление могло бы показаться скучным. Он мог бы решить, что бойцы слабы, неумелы и притом трусоваты. Сначала Хэниш и его противник разглядывали друг друга, раскачиваясь на месте, смещаясь всего на несколько дюймов. Оба были вооружены только короткими кинжалами, которые пока что покоились в ножнах на талии. Узкий клинок шести дюймов в длину напоминал нож для разделки речной форели — за исключением того, что качество металла было несравненно лучше.

Хэниш перемещался медленно и плавно — четкими, выверенными движениями, продуманными до мельчайших деталей. На его лице застыло равнодушное выражение, глаза были холодными и пустыми. Ничто не выдавало его намерений, не предрекало, куда он двинется, что сделает в следующую секунду. Одновременно Хэниш внимательно оглядывал противника, ища в нем любую слабину, любой намек на возможную ошибку. Он полностью отдался на волю инстинктов, выкинув из головы все лишнее и ненужное — тысячи вещей, которые сейчас не имели значения, и сосредоточился на нескольких, необходимых для выживания. Его наставник однажды сказал, что мазерет похож на танец двух кобр, встретившихся на травяном полу джунглей. Их бой точно странный балет — неторопливый, вальяжный. Никто не делает ни единого обманного движения, никто не пытается выиграть в скорости. Но когда наступает нужный момент, все происходит мгновенно. Один удар, стремительный как молния. Один смертельный удар… Хэниш никогда не видел живую кобру, однако нарисованная учителем картина и поныне стояла перед глазами. Он всегда поступал именно так, и его удар возникал из пустоты, как искра между двумя кремнями. И Хэниш понимал, что он сделал, лишь после того, как все было кончено.

Наконец бойцы впервые соприкоснулись ладонями. Они наклонились друг к другу, испытывая силу и вес партнера — шеи прижаты бок о бок, подбородок лежит на плече противника, руки и пальцы ищут опору. Они переплелись и закружились, напрягая мышцы ног и торса, проверяя друг друга на прочность. Хэниш уступал высокому воину и в мускулах, и в массе тела, но он мгновенно заметил, что противник бережет правую ногу. Возможно, виной тому были последствия старого ранения. Противник лучше двигался, когда шел вперед, и чувствовал себя неуверенно, отступая. Хэниш понял — хотя воин и пытался это скрыть, — что его противник предпочитает бить первым. Он только искал удобного случая, чтобы бросить тело вперед, с ведущей правой ногой…

Хэниш разорвал объятие, вывернулся и ушел вбок. Стоя лицом к толпе, вытащил кинжал. Противник сделал то же. Хэниш не удивился, увидев, что воин напряг мышцы правой ноги, развернув торс, перебросил кинжал в обратный хват и махнул им снизу вверх по диагонали, одновременно кидаясь вперед. Он действительно желал ударить первым.

Тревога отразилась на лице воина еще прежде, чем он закончил движение. Удар неизбежно должен был прийти Хэиишу в правую часть груди, однако кинжал вообще не коснулся его. Хэниш поднырнул под руку противника и присел, избежав удара. Затем повернулся вокруг своей оси, выпрямился и воткнул кинжал в левую сторону спины, под лопатку. Ощутив, что лезвие не встретило сопротивления, целиком прогрузившись в плоть, Хэниш понял, что удар достиг цели. Он чуть повернул кинжал и рванул его вбок, протащив по узкой щели между ребрами. Разрезав ткани мышц и легкого, лезвие коснулось сердца.

Воин упал. Солдаты разразились воплями, от которых завибрировали балки, и с крыши посыпался снег. Они выкрикивали имя Хэниша и стучали себя кулаками в грудь. Первые ряды качнулись вперед, кинувшись к вождю, и только заслон пунисари удержал их на месте. Даже ребенком Хэниш оказывал на людей потрясающее действие. Они, казалось, видели в нем воплощение героев прошлого и теперь только уверились в этом, изумленные красотой и молниеносностью убийства.

Хэниш закрыл глаза и безмолвно попросил предков принять павшего воина. Позвольте ему стать одним из вас, мысленно сказал он. Позвольте его мечу быть ветром в ночи, а его кулаку стать молотом, от ударов которого содрогается земная твердь. Пусть его ноги ступают по земле и воде, а его семя падает с небес в лоно прекраснейших из женщин… Хэниш не назвал имя поверженного противника, но оно звучало в его голове, а с ним приходили воспоминания — мальчишка, которым когда-то был воин, их детские игры, смех, веселье и радость. Память уводила его все дальше, но Хэниш одернул ее и затолкал эти мысли как можно дальше.

Вновь открыв глаза, он обернулся к жрецам. Оба приблизились и откинули капюшоны, являя миру головы со светло-золотыми волосами, большая часть которых была удалена, чтобы обнажить бледную кожу. Это утихомирило солдат; под сводами Калатрока теперь раздавались лишь приглушенные шепотки и призывы к молчанию.

— Такова воля Тунишневр, — сказал один из жрецов. Голос был мягким, но от его звуков воздух будто бы насыщался энергией. — Надеюсь, господин мой, ты не опозоришь их и в следующий раз, если таковой будет иметь место.

С этими словами они поклонились и отступили, двигаясь плавно и неслышно. Мягкие, подбитые мехом башмаки позволяли жрецам скользить по деревянному полу, словно тот был ледяным.

Хэниш поднял руки, обернувшись к толпе, и солдаты опять разразились восторженными криками. Он пошел к ним, обогнув своих телохранителей. Он хлопал людей по спинам, по плечам, пожимал им руки, напоминая о великом будущем, которое их ожидает, и о неослабевающей мощи Тунишневр. Мы сильны только вместе, сказал Хэниш. Вождь ничем не отличается от любого из вас. Отдельная личность не имеет значения, если только ей не вверена судьба всего мейнского народа. В этом — как и во многом другом — мейнцы отличаются от врагов, Акаранов.

— Мы живем рядом со своим прошлым, — сказал Хэниш. — Каждый камень Мейна дышит им, и не должно его отвергать. Разве не так?

Толпа единым хором выразила свое согласие.

— Истина в том, что народ Мейна не сделал ничего, его позорящего. Это Акараны переписывают прошлое, чтобы оно им подходило. Они пожелали забыть, что Эдифус имел не одного сына, а трех. Они даже не помнят их имен, но мы помним. Таларан — старший, Прайтос — младший и Тинадин — средний между ними.

Каждое имя мейнцы встречали неодобрительным ворчанием. Многие с презрением плевали на пол.