— Которые так и не получил.

— Но он всё ещё остаётся человеком, который тебя предал. Почему ты не желаешь мести ему?

— Потому что я не знаю, зачем он это сделал.

— Знаешь, — усмехнулся Симуз. — Прекрасно знаешь. Но не хочешь принять эту правду. Грегор — сын человека, которого ты когда-то любила, он важен для тебя. Ты знала его сызмальства и любила как собственного сына. И этот человек избавился от тебя самым циничным образом. Да, судьба наказала его за этот поступок — войск от Данша он так и не получил, да ещё и Тоннель закрылся. Теперь страна Волдхарда в изоляции, и ему пришлось прибегнуть к дружбе с рундами. Но ведь не отправь он тебя тогда в Ваг Ран, все твои люди были бы живы.

— Не факт, — отозвалась Артанна.

— Неоспоримый факт — то, что именно Грегор Волдхард отправил тебя на смерть и способствовал гибели твоих людей. Данш просто переиграл ситуацию и избавился от свидетелей. Так почему ты хочешь уничтожить одного и отказываешься от мести другому?

Сотница грохнула кулаком так, что её стакан опрокинулся.

— Потому что я верю в него! — крикнула она. — Грегор всегда был хорошим парнем, и на его судьбу выпало много испытаний. Орден, затем герцогство, к которому его не готовили. Любовь к женщине, которая была суждена не ему. Ересь. Гибель Ириталь… Он справлялся, как умел. Он делал то, что считал нужным, и делал далеко не всегда для себя. Отчасти я чувствую себя виноватой в том, что он устроил: ведь это я тогда была рядом с ним в том тайном путешествии по землям, это я обличала церковников, рассказывала о жизни людей… Это я во многом сделала его тем, кем он стал. Я открыла ему правду, и эта правда его ожесточила. — Артанна спрятала лицо в ладонях, и тихо продолжила. — Я породила Грегора Волдхарда как непримиримого борца. И у меня нет права его судить. И ты прав: он важен мне. Это один из немногих людей, кто остался жив и кого я люблю. Больше не спрашивай об этом. Никогда.

Она потянулась за тряпицей, чтобы вытереть пролитое вино.

— Доедай быстрее. Вода согрелась, помогу тебе вымыться.

Симуз покорно запихнул остатки завтрака в рот, косясь на Сотницу. Её нервозность выдавали движения — резкие, отрывистые, торопливые. Он уже пожалел, что заговорил о Грегоре, хотя и получил ответы на часть вопросов. И всё же было неприятно осознавать, что он снова причинил Артанне боль — после всего, что она сделала ради его спасения. Следовало поблагодарить её, но он не знал, как сделать это, чтобы она наконец поверила в его искренность. Симуз чувствовал, что её отношение к нему переменилось уже давно: Артанна стала больше с ним делиться, охотнее шла на разговоры, но с тех пор, как узнала, на кого работал эмиссар, ни разу не была откровенна до конца. Он не винил её — в конце концов Симуз и сам считал, что служил негодяю. И всё же Артанна не оттолкнула его и помогла Десари, когда он разделил с ней свою главную тайну. Беда была в том, что своими тайнами Артанна нар Толл не была готова делиться, хотя доверяла эмиссару больше многих и спасла его даже под угрозой собственной жизни.

— Идём во двор, — поторопила Сотница. — Давай помогу.

Он снова оперся на плечо вагранийки, и, ухватываясь за стены и дверные косяки, дошёл до выхода. Артанна отвела его за дом, где в тени растущих у колодца деревьев стояла бадья для мытья.

— Жди меня.

Она ушла в дом и через некоторое время вернулась с ведром горячей воды. Симуз как раз стянул рубаху и принялся снимать повязку с раны. Сотница вылила кипяток в бадью и разбавила водой из колодца.

— Полезай, — скомандовала она, явно стараясь отвлечься от мрачных мыслей. — Нашла у Айши мыло. Целый кусок, представляешь.

— Роскошно живём! — подыграл Медяк.

— Она им даже одежду стирает.

— Вот же транжира.

— У знати свои причуды, — отозвалась Артанна, поливая раздевшегося эннийца из ковша. Симуз заметил, что она сосредоточила всё внимание на ране и старательно избегала смотреть на его наготу. Взрослая женщина, а отчего-то смущалась. Раньше подобного он за ней не замечал. Впрочем, раньше всё вообще было иначе. И Симуз наконец-то заставил себя признать, что пора было заканчивать со всей этой недосказанностью. Если на что-то и решаться, то сейчас, в миг краткой передышки. Ибо каждый следующий день мог стать для кого-то из них последним.

— Ну всё. — Артанна вылила последний ковш на заметно посвежевшего Симуза, сняла с верёвки кусок ткани и подала, чтобы тот вытерся. — Как ощущения?

— Словно Гилленай поцеловал меня в маковку.

— Давай в дом, нужно смазать и перевязать рану.

— Хочу сам. — Эмиссар кивнул на прислонённый к стене дома шест. — Дай палку.

Опора помогла — Симуз смог справиться сам. Медленнее, чем хотел, но жаловаться было грешно. Артанна бросила грязное бельё и использованные бинты в бадью с мыльной водой — не пропадать же добру — и последовала за Медяком.

Вернувшись в дом, он допил остатки пряного вина и сел на кровати, наблюдая за Артанной. Сотница приготовила чистые бинты, сунула нос в банку с мазью и поморщилась от отвращения.

— Воняет, как будто что-то стухло и перебродило одновременно. Но нашей госпоже виднее.

Симуз подвинулся, освобождая вагранийке место для работы. Рана горела острой болью только когда Артанна накладывала мазь прямо на поражённый участок.

— Дерьмо, — переведя дух, сказал он.

— Терпи.

— Вообще-то я уже и сам могу там себе всё помазать.

— Заткнись и не дёргайся. Мешаешь.

Сотница вытерла руки о полотенце и принялась лихо оборачивать бинты вокруг талии эмиссара.

— Тебе повезло. Перевязываю я куда лучше, чем готовлю. Отдыхай пока, а я разберусь со стиркой, — с этими словами она завязала бинт и потянулась к столу в изголовье кровати, чтобы поставить банку с мазью в тень.

Симуз перехватил её руку и притянул к себе.

— Стирка подождёт.

Артанна взглянула на него со смесью недоверия и сомнения, но руки не отняла и позволила эмиссару привлечь себя ближе.

— Я давно этого хочу, — зачем-то пояснил он. — И давно следовало это сделать.

— Рана…

— Переживу. Если ты не желаешь, то…

— Замолчи. — Артанна отстранилась, сбросила мокрую рубаху и развязала шнуровку на штанах.

3.9 Эллисдор

Альдор устало вздохнул и положил голову на руки. Шум осады до сих пор гремел у него в ушах — столько криков, грохота и лязга стали он не слышал никогда.