просто наваждение. Ему мерещилось, что за ним охотятся. За ним, стариком.

– У преступлений длинные тени.

Джейкобс покачал головой и сказал:

– Он не видел преступления в своём поступке. Он всю жизнь не мог понять, почему должен тратить её не на свои мечты, а на чужие цели. Он был человеком искусства, в самой немыслимой степени.

– Он представлял для вас интерес? – спросил Адам.

– Его привела ко мне Ванесса, она жила раньше на севере. Бульденеж приезжал на похороны её отца, там она уговорила его вернуться с ней в Соммердин, из которого он в юности бежал. Он был рад поселиться в моём доме, в отдельной комнате. Дом его родителей был по соседству, но он не мог в нём жить. Он считал, что его по-прежнему ищут. Ему важно было прятаться. Даже ванна – как дополнительная защита, когда у него был приступ патологического страха. Я подыгрывал, делал вид, что лечил его.

Карлсен встревоженно заметил:

– Незнакомец за окном его здорово перепугал. Удивительно, как при этом он вообще осмелился выбежать на улицу…

– Бытует мнение, что страх сокращает нам жизнь, – доктор загадочно ухмыльнулся. – Вы в курсе, что Бульденежу было девяносто лет?

Молодой человек догадывался, он отвёл взгляд к огню и кивнул.

– Он бы прожил и до ста лет и больше. Обида на тех, кто не дал ему жить свободно, была его топливом. При этом он нуждался в защите.

Кашлянув, доктор Джейкобс произнёс:

– Если предположить, что вы не ошибаетесь, то ведь значит, что убийца…

Он отрицательно покачал головой.

– … либо я, либо Барбара.

Карлсен кивнул.

– Вижу, меня вы не подозреваете.

Доктор, внимательно на него посмотрев, уточнил:

– И тех, кто наверху.

– Каково ваше мнение о Томпсоне? – поинтересовался Адам.

Доктор потёр подбородок рукой и с прохладцей сказал:

– Каким бы оно ни было, Бульденежа и Патрика он не убивал. Не смог бы.

– А с психологической точки зрения что вы о нём думаете?

– Боюсь, очень распространённый портрет. Я называю его синдромом сироты. Ты рождаешься и не знаешь этого мира и не знаешь себя. Тебя учат ходить, говорить, читать и писать. Точно так же благодаря чьей-то помощи ты учишься оценивать себя. Если тебя не обнимают, не говорят добрые слова, в будущем ты сам будешь относиться к себе подобным образом. Кстати говоря, и вы вполне подпадаете под это описание.

Адам Карлсен поёрзал.

– Вы самокритичны в большей степени, чем другие, – сказал доктор. – Ребёнок всегда повторяет за взрослыми, даже если те ведут себя неправильно. Откуда ребёнок знает, как правильно? В итоге из него вырастает человек, верящий, что он глуп, потому что всё детство ему твердили, что он дурак. Или некрасивый. Или по-всякому плохой. Но ребёнок-то ни при чём – взрослые сформировали в его мозгу такое представление о себе, Я-образ, как мы говорим.

Он подтолкнул очки на переносице и произнёс:

– Я занимаюсь тем, что переучиваю людей правильному самовосприятию. Всему можно научиться заново: правильно говорить, красиво писать, даже тому, как правильно себя оценивать. Но нужно стараться. Томпсону следовало поговорить с матерью, от скудных отношений с которой у него все беды, и с помощью только лишь пары упражнений с мозгом ему это удалось.

Юноша удивился и спросил:

– Как это?

– Говоря откровенно, я берёг этот сеанс для вас и вашего отца. Но Томпсону в тот момент он был нужнее. Теперь не знаю, сможем ли мы с вами когда-нибудь его повторить.

Карлсен резко поменял тему:

– А ваша сестра?

Майкл Джейкобс хмыкнул, бросив нервно:

– Будет вам!

– Разумеется, она сейчас заперта, но если предположить чисто гипотетически…

– Урсула бы такого не натворила, – твёрдо заявил доктор Джейкобс. – У неё совсем другие проблемы, не связанные с Ванессой и остальными.

– Сейчас вы просто защищаете сестру…

– При её состоянии это моя врачебная обязанность, а не родственные узы.

Адам Карлсен дал ему остыть и спросил:

– Как давно у неё начались отклонения?

Доктор задумался и спросил в ответ:

– Вам известен лабильный психотип?

– Крайняя чувствительность?

– Я бы назвал это «застрять в детстве», – качнул головой Джейкобс. – Урсула всегда была непредсказуема в смене эмоций. До определённого возраста это никому по-настоящему не мешало. Трудности начались позже.

– Ваша сестра когда-нибудь работала?

Доктор кивнул:

– Она обеспечивала себя и была вполне нормальна, если не считать эмоционального фактора.

– Кем она работала?

– Это важно?

– Она была актрисой, не так ли?

Глава 17

1

Майкл не сразу ответил и спросил с некоторой осторожностью:

– Вы так решили из-за переодеваний?

Карлсен покачал головой.

– Разумеется, я только предполагаю, – холодно уточнил он, – но почему-то кажется, что мёртвый муж вашей сестры вовсе не мёртвый, а просто перестал быть любимым, когда на горизонте появился кто-то другой…

Адам поморщился от собственных слов, от их банальности.

Джейкобс с интересом слушал.

– Я сужу по её настойчивому желанию уехать от него, хотя она почему-то всё время опаздывает на поезд.

– Вы считаете, успеть на поезд ей мешает совесть? – сухо спросил доктор.

– Вовсе нет, – Карлсен нахмурил брови. – Думаю, если она хотя бы раз уедет на этом поезде, то кончится и сам образ… Знаете, это всё казалось таким сложным, пока вдруг не начало мне смутно что-то напоминать. Когда я задумался, как можно было бы проще всё это объяснить, в голове словно выпрыгнул чёртик из табакерки.

Доктор Джейкобс слегка улыбнулся.

– Моя тётя из Бергена, – прибавил Адам, – она обожала «Анну Каренину». Каждый раз, приезжая погостить, читала мне её на ночь в качестве снотворного.

– И как вы находите Анну? – тут же спросил доктор, вероятно, надеясь выиграть время, чтобы не отвечать.

– Скажу лишь, что её дочери не повезло родиться у такой матери.

Доктор неопределённо пожал плечами.

– Сюжеты не схожи, но кажется, что ваша сестра любит вдохновляться. Брать лирический образ и ещё пару штрихов – например поезд, наносить грим, наряжаться и играть в то, что подскажет её настроение.

В камине с громким треском вспыхнуло полено. Мужчины разом вздрогнули и всмотрелись в темноту.

– Кроме того, – помолчав, продолжил Адам, – мне не давала покоя «месть летучей мыши». Где я мог это слышать? И тогда вспомнил: был радиоспектакль, который слушала моя мама. Оперетта «Летучая мышь». Бал-маскарад, чардаш, одно сопрано сменяло другое. Мисс Джейкобс свалила всё в кучу, ей хотелось создать настроение праздника…

– Вы любитель искусства, стало быть, – начал доктор и осёкся, огорчённо махнув рукой. – Бесполезно отрицать. Урсула играла в городском театре. Спектакли и оперетки. Про талант не берусь судить, я в этом профан.

Последовал вздох.

– Возраст, мистер Карлсен, и