— Тихо, Ира. Не говори так громко, пожалуйста. На кухне все слышно, — попыталась осадить дочь Екатерина Васильевна. Но не успела. Разгневанная Дарья Васильевна уже встала в дверях с мокрой тарелкой руке, взмахнула ею угрожающе в воздухе.

— Ишь ты, Иосиф Виссарионович в юбке! Посмотрите-ка на нее: режима ей захотелось! Чтоб девчонка послушной козочкой блеяла да по одной половичке ходила? По часам спала да по часам в туалет ходила? Да пусть ест когда проголодается! Как с Катериной привыкла жить, так пусть и живет.

— Да ладно, чего ты на меня напала, теть Даш? Действительно, бог с ним, раз ничего изменить нельзя, — тяжело вздохнула Ира, вяло махнув рукой. — Я вообще-то с вами другую проблему обсудить хотела.

— Какую такую проблему? Ты о чем, Ир? — тревожно приподнялась на диване Екатерина Васильевна.

— Какую? А вы в курсе, дорогие бабушки, что ваша внучка беременна?

— Кто? Настасья, что ли? — обалдело переспросила от дверей Дарья Васильевна.

— А что, у вас другая внучка имеется? Еще одна, в запасе?

— Насть… это что, правда? — прижав ладошки к щекам, заглянула внучке в глаза Екатерина Васильевна.

— О господи, раскудахтались! Правда, неправда! Настюха, поздравляю тебя, дорогая!

Дарья Васильевна резво подбежала к дивану и, взяв в пухлые ладони Настину голову, поцеловала сначала в макушку, потом, повернув к себе лицом, облобызала и в щеки, и в губы, и в лоб, приговаривая:

— Молодец, девочка! Умничка ты моя! Поздравляю!

— Теть Даш… Ты что, с ума сошла? С чем ты ее поздравляешь? — в ужасе воскликнула Ира. — Ты не в себе, что ли?

— Да сама ты не в себе, Ирка. Радоваться надо, у нас правнучка скоро будет! А может, и правнучек, дай бог!

— Нет, ты точно не в себе. Ты хоть понимаешь, что дальше с Настей произойдет? Как она дальше будет жить?

— Да как все, так и она! Подумаешь!

— Вот то-то и оно, что подумаешь. Сразу видно, что у тебя никогда своего ребенка не было, а то б не рассуждала так легкомысленно.

— Ну спасибо на добром слове, дорогая племяшка! Утешила! Конечно, не было у меня своего ребеночка. А только я всю жизнь тебя своей дочкой считала. Помнишь, как ты меня в детстве с Катей путала? Меня мамой звала, а ее — тетей…

— Ой, ну извини, теть Даш, я не хотела! — отмахнулась Ира с досадой от теткиной несвоевременной обиды. — Сама же понимаешь, я вся на нервах сейчас.

— А ты нервы-то свои успокой, заполошная. Посмотри на девку, совсем ее затыркала. Не слушай ее, Настасья, поступай как сердце велит.

— Да при чем тут Настино сердце, господи!.. Я о будущем говорю, а не о сердце. Ну посмотрите, посмотрите на нее — какая она мать? Тоже мне, определили девчонке подвиг.

— Ничего. Все рожают, и она родит. И никакой это не подвиг, а обыкновенная бабья жизнь. Не дави на нее, Ирка. Она ж потом не простит тебе, если что.

— Мне? Не простит? — резко развернулась к ней Ира. — Что она мне не простит? Что я беспокоюсь о ней по-настоящему в отличие от вас? Ну почему, почему мы никогда не можем понять друг друга? Живем как чужие.

Коротко вздохнув и закатив глаза, она промычала еще что-то страдальческое и невразумительное, потом чуть прогнулась назад тонким станом — очень красиво получилось. Подойдя к Насте, она опустилась на корточки, взяла в руки ее ладони, прижала к щекам.

— Доченька, не слушай их, не надо тебе рожать. Ты же у меня красавица, умница! Загубишь себя. Ты подумай: двое детей! Да на тебя ж потом никто и не посмотрит даже! Судьбу себе женскую сломаешь, доченька.

— Ир, да ты что… — тихо проговорила Дарья Васильевна. — Ты что говоришь, опомнись! Судьба. Как судьба?… Дети — это тоже женская судьба, между прочим. По крайней мере, значительная ее часть. Ты вспомни, Ир, как мы тебя с Катей уговаривали не отказываться… Забыла, что ли? Зато теперь у тебя Настасья есть.

— Да ничего я не забыла, теть Даш. Не в этом дело. Вы же видите, какая она у нас… непростая. С виду шустрая, легкая, а внутри на все замки замкнутая. Как она жить будет? Ей и самой в обществе адаптироваться трудно, а тут еще дети… Господи, я так радовалась, когда у нее этот Олег появился! Ведь он ее любил, я видела. И что? Приспичило ей судьбой Лизы озаботиться.

— Да ну его, Олега этого. Не мужик, а недоразумение какое-то! Даже сливной бачок не смог починить. Правда, Кать? Чего ты молчишь? — повернулась Дарья Васильевна к сестре.

— Я не знаю, Даша… Не знаю, что сказать. Вроде как и ты права, и в то же время Ира в чем-то права.

— Да ну тебя! Ренегатка. Всю жизнь раздваиваешься, все стараешься Ирке угодить.

— Да ты не шуми, Даш… — подняла на сестру грустные глаза Екатерина Васильевна. — Я же не говорю, что Настасье надо срочно на аборт бежать, я просто говорю, что Ира тоже в чем-то права.

— Конечно, права! — воскликнула Ира. — Тебе хорошо рассуждать, тетя Даша, у тебя и жилье, и пенсия приличная, а эта юная идиотка вообще не соображает, что творит! Где она жить, например, будет вместе со своим выводком? У меня? В малометражной двухкомнатной?

— Ой, да на черта нам сдалась твоя малометражная! Мы с Катериной, между прочим, давно уж решили съезжаться. Вместе свой срок доживать будем. А ты, Настасья, рожай! Эта квартира за тобой будет. Твоя, собственная. Правда, Кать?

— Ну, если так… Я прямо завтра могу ее на Настю переоформить.

— Ага. Молодец, Катька! — победно подняла кулачок вверх Дарья Васильевна. — А на мою квартиру мы завещание напишем. Тоже на Настю! А ты, Ира, мила дочь, уж прости, обойдем мы тебя в завещании-то.

— Нет, это кошмар какой-то, а не семья… — тихо проговорила Ира, возведя глаза к потолку. — Сумасшедший бабий дом вперемешку с маразмом.

— Да ты не ругайся на нас, Ирка! И Настасью в покое оставь. Видишь, она хоть и ни жива ни мертва сидит от нашего разговору, а с принятого решения ее все равно уж не собьешь. Ты ж знаешь…

— Да. Знаю. Что ж, я хотела как лучше, как хотела бы любая мать… В таком случае что мне остается? Умыть руки? Так, что ли?

— Умывай, умывай! — проговорили сестры. Дарья Васильевна — громко и весело, Екатерина Васильевна, глянув на дочь виновато, чуть потише, но в то же время и с некоторым облегчением.

— Ладно, пойду я… Мне сегодня еще к массажистке успеть надо… — пробормотала Ира, враз будто успокоившись. Постояла еще около Насти, задумавшись, будто пытаясь вспомнить что-то важное и недосказанное, потом махнула рукой, побрела медленно к выходу.

— Да ты не волнуйся, мам… — тихо проговорила ей вслед Настя. — И не беспокойся больше, все у меня будет хорошо.

Уже в дверях Ира обернулась, долго смотрела на дочь, пока не заволокло глаза слезами. Не понимала ее дочь. Совсем не понимала. А так хотелось бы…

— Ой, у меня ж там Лизавета ужинает! — встрепенулась Дарья Васильевна, затопотала быстро на кухню, откуда тут же и заворчала громко: — Нет, ну что ты за девка такая, а? Надо ж кашу есть, а не в телевизор пялиться! Опять разогревать, что ли?