кофе и поедем, раз тебе так не терпится в клоповник.

— Я выбрала приличную комнату.

— Как скажешь, — он кивает и скрещивает руки на груди, — а теперь за стол. Или мне тебя связать и накормить силком?

От тихой и уверенной угрозы я краснею и чувствую всполох желания подразнить Рому и проверить, насколько он серьезен. Шлепаю себя по щеке, чтобы прогнать глупые провокации.

— Зачем ты это сделала? — Рома удивленно приподнимает бровь.

— Тебе не понять, — пристыженно семеню мимо.

— Да, мне тебя очень трудно понять, — слышу в его голосе ревнивый упрек. — Ты любишь усложнять жизнь.

— Будем честными, — хмурюсь, — это вы с Ромой ее сначала хорошенько усложнили.

— И чем же?

— Играми своими.

— Не буду спорить, — Рома следует бесшумным и мягким шагом, как грациозный хищник, — но тогда все казалось простым и понятным.

— Вы могли меня послать далеко и надолго, когда я к вам пришла, — сжимаю и разжимаю вспотевшие ладони.

— Не могли, — усмехается Рома и его шепот обжигает мое ухо, — ты была слишком красивая.

Разворачиваюсь и слабо толкаю его в грудь.

— Мы решили… — отступаю к столу, на котором красуются белые тарелки с аккуратными треугольниками из хлеба, ветчины и овощей. — Ром…

— Мы? — он смеется. — Это ты решила поддержать Тимура в его идиотской инициативе разбежаться. Я тебе сказал, — ослабляет галстук, глядя на меня прямо и спокойно, — я готов быть с тобой, но ты же…

Стискивает зубы и шумно выдыхает, сдерживая в себе гнев.

— Договаривай, — сердито щурюсь.

— Сука ненасытная, — цедит сквозь зубы, — одного мужика тебе мало.

— А кто в этом виноват? — развожу руки в стороны и повышаю голос. — Я была тихой мышью-девственницей! И была готова ею остаться до старости!

— Мышью-девственнцей? — озадаченно повторяет Рома и через мгновение смеется.

Громко смеется, будто я гениально пошутила. Может, мне в комики податься, и мышь-девственница будет моей коронной шуткой? Пунцовая и сердитая сажусь за стол и голодно вгрызаюсь в сэндвич. Рома продолжает смеяться.

— А мыши… — он сглатывает смешок и садится напротив, — бывают девственницами?

Молча жую и сверлю раздраженным взглядом Рому, который опять смеется.

— Если ты мышь, то мы тогда кто? — он прочищает горло и подхватывает сэндвич с тарелки.

— Наглые и бессовестные коты, — зло бубню с набитым ртом.

— Вот это у тебя аналогии, — Рома медленно моргает, — Анюта, давай ты будешь кошечкой, а то коты с мышью… Они не складываются вместе.

— И какая же я кошечка?

— Сердитая. И да, все-таки кошечка, — Рома подносит сэндвич ко рту и улыбается, — кошка, которая предпочитает гулять сама по себе.

— Предлагаю нам с тобой не вступать в диалог, — тянусь к чашке кофе. — Слова сейчас лишние.

Глава 50. Сильная и независимая

Тарелки пустые, кофе выпито до последней сладкой капли, и мы уже минуту смотрим друг другу в глаза. Будь тут Тимур, он бы обязательно съехидничал, но его тут нет, поэтому я медленно отодвигаю стул от стола и встаю под внимательным взглядом Ромы.

— Я могу вызвать такси, — тихо предлагаю я. — Не хочу тебя обременять.

Рома хмыкает и поднимается на ноги, подхватив со стола салфетку:

— Погоди, у тебя пятно…

— Где? — опускаю взгляд на грудь.

Рома подплывает ко мне и вытирает уголком пятнышко майонеза у правого соска. Я не шевелюсь, однако мои соски от внезапной заботы набухают и натягивают ткань футболки. Как я могла забыть надеть бюстгальтер.

— Не оттирается, — поднимает взгляд. Зрачки расширены. — Жирное пятно останется, если срочно не застирать.

— Ничего страшного, — сипло отзываюсь я. Соски немного покалывает, а ноги слабеют. — Это старая футболка.

— К вещам стоит относиться бережно, Анюта, — бархатно шепчет.

— А кто заставил меня однажды выкинуть, а потом платье порвал? — сглатываю и судорожно выдыхаю.

От воспоминаний меня пробирает дрожь, которая уходит жаром вниз живот и в ноги. Я должна отступить. Хотя бы на шаг, но не могу. Серые глаза Ромы меня гипнотизируют, околдовывают и провоцируют.

— Мне пора, — я все же делаю шаг назад, а Рома рывком притягивает меня к себе, схватив за запястье.

Я лишь успеваю коротко охнуть. Въедается в губы, ныряет руками под футболку, и его горячие ладони скользят по спине. Отвечаю на его поцелуй пылко и жадно, обвивая шею слабыми руками.

Рома пинает стул, тот с грохотом падает. Сметает тарелку и чашку на пол. Звон осколков. Рывком усаживает меня на стол.

— Снимай, — выдыхает в губы, — я застираю пятно

— Ты меня не обманываешь? — дрожащим голосом спрашиваю я.

— Нет, что ты…

Торопливо стягиваю футболку и вручаю Роме, который ее отшвыривает в сторону и рычит:

— Я тебя обманул.

Вновь глубоко и алчно целует меня, а я и рада обмануться. Меня охватило жаркое безумие, и я скидываю кроссовки. К черту благоразумие. Мне нужны эти грубые и удушающие объятия, верткий и горячий язык и прерывистое дыхание, что обжигает кожу.

Рома расстегивает мою ширинку, не отрываясь от губ, а затем мягко опрокидывает на спину и стягивает джинсы, недовольно шепнув:

— Ненавижу все эти штаны.

И я с ним согласна. Много лишней возни, которая отвлекает от внезапного порыва страсти и клокочущего желания. Рома спешно шуршит ширинкой. Не выдержав, отталкиваюсь локтями от столешницы, сажусь и впиваюсь в желанные губы, схватившись за лацканы пиджака. Я изнываю, постанываю и вздрагиваю.

— Еще одна деталь, Анюта, — достает из кармана брюк презерватив, на который я удивленно смотрю. — Или без него?

До меня с трудом доходит смысл вопроса. Разум лишь едва проясняется, а после вновь тонет под диким вожделением.

— Кажется, ты немного не в себе, — шепчет Рома, отстранившись от меня, когда я его с мычанием целую, — я возьму на себя ответственность в таком важном вопросе.

Рвет зубами фольгированную упаковку презерватива. Всё это лишнее и отнимает драгоценные секунды близости, которую я неистово желаю. Я хочу, чтобы Рома меня взял неожиданным и резким толчком, а он раскатывает по члену тонкую резинку, испытующе вглядываясь в глаза.

— Да возьми ты меня уже, — глухо