— Компромат на своих архаровцев собираешь? — засмеялся милиционер.

— Какой там компромат, — отмахнулся Локтев. — А вот постращать таким документиком можно. Обычные слова до них, как правило, не доходят.

16 февраля 1977 года, среда, Москва, площадь Дзержинского, КГБ СССР, кабинет Юрия Андропова

Удобно расположившись в кресле, председатель КГБ внимательно слушал магнитофонную запись разговора, который два дня назад состоялся в ресторане «Седьмое небо» в Останкино. Эта беседа была записана специалистами 12-го отдела — подразделения КГБ, которое занималось прослушиванием телефонов и помещений. За богато сервированным столом беседовали два генерала — советский и чехословацкий. Первым был генерал-майор Леонтий Скурлатов, вторым — генерал Мирослав Чапек. Последний приехал в Москву в качестве сопровождающего армейской команды «Дукла» из Йиглавы, которая участвовала в турнире Дружественных армий и сумела стать победителем, обыграв в финальном матче ЦСКА со счетом 5:4. Андропов видел эту игру, присутствуя на ней вместе с Брежневым. Матч выдался на редкость напряженным. Настолько, что иной раз шефу КГБ казалось, что Брежнева может хватить инфаркт — так близко к сердцу он принимал события на ледовой площадке.

Счет в матче открыли гости — это сделал Новак уже на третьей минуте. Но спустя пять минут Михайлов восстановил равновесие. Однако под занавес первого периода Выборны снова вывел чехословаков вперед. А в самом начале второй двадцатиминутки Гавличек увеличил разрыв до 3:1. Это был уже хороший задел на победу, учитывая тот факт, как гости умеют обороняться. Но время чтобы отыграться у советских хоккеистов еще было.

Спустя четыре минуты все тот же Михайлов сумел сократить разрыв до 2:3. А Цыганков на 37-й минуте и вовсе сделал счет ничейным. Но затем произошло то, что так сильно напугало Андропова — Брежнев схватился за сердце. И было отчего. На последних секундах игры Петров вывел ЦСКА вперед — 4:3. Казалось, что при таком счете команды уйдут на перерыв. Но случилось неожиданное. Едва судья вбросил шайбу в центре поля, как гости стремительно завладели ею, вошли в нашу зону и все тот же Гавличек сравнял счет.

Именно тогда Брежнев стал тереть ладонью левую сторону груди. Увидев это, Андропов жестом подозвал охранника генсека, у которого под рукой всегда были лекарства. К тому времени сирена возвестила об окончании второго периода и хоккеисты разошлись по раздевалкам. А охранник высыпал в ладонь Брежнева таблетку валидола, которую генсек тут же отправил в рот.

— Вот, стервецы, что творят, — откидываясь на спинку кресла, произнес Брежнев.

— Я вам говорил, Леонид Ильич, надо было остаться в Завидово — посмотрели бы игру по телевизору, — подал голос Андропов.

— Ты думаешь, что перед телевизором я бы так не переживал? — все еще держа руку на груди, возразил Брежнев.

— Эти походы на хоккей до добра не доведут, — вступил в разговор Константин Черненко, который сидел по левую сторону от генсека. — Ты так переживаешь, Леонид, что можешь скончаться прямо во время игры. А кто страной руководить будет? Подгорный что ли?

— Не хотите, значит, Кольку в цари? — по губам Брежнева пробежала улыбка, которая указывала на то, что кризис миновал.

— Не хотим, — честно признался Андропов.

— Ладно, я еще поживу на радость вам и всему советскому народу. Лишь бы Коська Локтев сегодня выиграл.

Но последнее пожелание генсека так и не сбылось.

В третьем периоде чехословаки так грамотно построили свою оборону, что все атаки советских хоккеистов разбивались об нее, как волны о камни. А после того, как в один из моментов силы советских игроков иссякли, чехословаки провели молниеносную контратаку и Холик с близкого расстояния расстрелял Третьяка. 5:4. После этого до конца игры оставалось восемь минут и хоккеистам ЦСКА вполне могло бы хватить времени, чтобы спасти игру. Но гости снова ушли в глухую оборону, которую наши игроки так и не сумели взломать. Победа досталась чехословакам, а вместе с ней и Кубок Дружественных армий.

Во время награждения Брежнев сидел мрачный, насупленный. Грудь уже не тер, но было видно, что он расстроен результатом игры.

— Нет, с Коськой Локтевым надо что-то делать. Не команда, а черте что, — сказав это, генсек поднялся с кресла, показывая всем присутствующим, что их пребывание во Дворце спорта на этом закончилось.

Вспоминая теперь эти события, Андропов полагал, что и два генерала, которые накануне финального матча пришли в ресторан «Седьмое небо», будут говорить о предстоящем матче, который так расстроил генсека. Но их разговор получился несколько о другом.

— Сколько мы с тобой, Мирослав, не виделись? — разливая водку по рюмкам, спросил Скурлатов. — Лет десять?

— Девять, — поправил собеседника Чапек. — Я приезжал в Москву сразу после августовских событий, чтобы получить новое назначение.

— А ведь ты не рвался его получать. Скажи, почему?

— Потому что не во всем был согласен с вводом ваших войск к нам.

— Но ты же военный человек и должен был понимать, что без этого ввода было уже никак не обойтись — слишком далеко зашла у вас ситуация. После того, как вы в марте 68-го отменили цензуру, у вас возникли предпосылки для создания политических партий и организаций, существовавших до 1948 года. И мы понимали, что в первые годы компартия еще бы играла главную скрипку, но потом ее влияние было бы подорвано. И верх взяла бы какая-нибудь социал-демократическая партия с буржуазным уклоном. Разве мы могли этого допустить?

— Как у вас, у русских, говорится: это было вилами по воде писано.

— Нет, не вилами, Мирослав, а кровью. Кровью шестисот тысяч наших солдат, которые погибли, освобождая Чехословакию от фашизма.

— Я тоже освобождал свою родину от фашизма, Леонтий. Неужели ты думаешь, что я бы допустил ситуацию, когда наши завоевания достались бы нашим врагам?

— Смотря кого ты считаешь врагами: собственную буржуазию или американцев. Ваша продажная интеллигенция, приди она к власти в 68-м, добилась бы выхода своей страны из Варшавского договора.

— Ты снова ошибаешься. Наше руководство во главе с Дубчеком хотело лишь вернуть доверие населения, потерянное в последние годы. Если бы вы дали нам это сделать, мы продолжили бы наше сотрудничество на новых, гораздо более прочных условиях.

— Прочнее, чем теперь?

— Мы же реалисты, Леонтий, и должны понимать, что сегодня ситуация зашла уже слишком далеко. Подросла молодежь, которая мыслит иными категориями, чем мы когда-то. И события 68-го года стали тем фундаментом, на котором базируется ее радикализм.

— Ты хотел сказать антисоветизм.

— Понимай, как хочешь, — и Чапек опрокинул в себя новую порцию водки, закусывая ее семгой.

— А чего тут особенно понимать, если даже в курируемой тобой команде этот самый антисоветизм растет и процветает. Думаешь, мы ничего об этом не знаем?