ты не состоялся как полноценная личность! Ты ропщешь на Отца, который якобы не дал тебе (при всей несомненной для тебя твоей драгоценности; видишь, здесь всё от стяжательства) состояться, и не знаешь своего общечеловеческого грядущего: тебя ждёт настоящее и ничтожное человеческое бешенство рассудка.

Она продолжила. О человеках.

– А он бы попросту (будь он – ты) вспомнил, как взбесившиеся рабы своего ума сначала буйствовали у стен Бастилии, а потом бешено морили туберкулезом сына убитого ими (по уму) Короля – вот он, твой человеческий эдипов комплекс! Он вовсе не во взаимных родах. Ему не надо было бы раз-мыш-лять, два-мыш-шять (без-конечно), он – уже присутствовал.

Она (почти всеведущая) – не знала: она оказывалась сейчас (и всегда) бес-конечно права! Он (почти) присутствовал.

Пентавер – (почти) присутствовал. И старательно (и с умом) – слушал. А так же – с волею к власти. Которая – теперь не от матери Тейе (младшей жены царя, родившей претендента-разночинца); но – от убийцы по уму (почти что «честный атеиста», полагавшего податливым вивисекциям).

Как нам определить «составного» Пентавера – подглядывающего за теми, на кого ему и глаз поднимать (коли душа неподъёмна) не стоит; пожалуй – тоже чисто (метафизически) арифметически!

Итак – (перед нами) мыслящий «имитациями благодати», калькуляторно версифицирующий реальности «поэт и гражданин» (в одном теле).

Ещё – (перед нами) сын от младшей жены царя, думающий имитациями благодати, калькуляторно версифицирующий реальности, который («разночинностью» своей) – не понимал, что речь идёт о грехопадении о (том, что мир не-завершен).

Сей-час решается – (как и когда) его завершить.

Раз-решается – (кому по силам) его завершить. И (уже после всего) по-мышляется – что получится с человеком после завершения мира. Именно об этом пытается говорить Илья («вкусивший» Плода с Древа псевдо-Адам), и именно об этом не хочет услышать Яна (истинная Лилит – не знающая ни смерти, ни зла и добра):

«– Не забывай, они люди …

– А мы все еще люди.»

Итак – Пентавер-Цыбин не мог полностью слышать этой «закавыченной» ремарки: она прозвучала немного раньше, еще в каком-то местном кабачке, где Яна и Илья пробовали выяснить отношения друг к другу и к людям (и все это в присутствии людей, для таких выяснений посторонних).

Итак – Пентавер-Цыбин (как человек, из своего человеческого экзистанса) мог бы попробовать это понять – и не вышло бы у него; но – что теперь он был уже не совсем человек.

Поэтому (напомню) – он был очень далек от Яны и псевдо-Илии (не только в плане падшести и даже некоторой вторичности его природы): составной не-до-царь и «разночинец» был далёким потомком познавшим добро и зло Адаму и Еве, но и по причине некоторого расстояния), однако же почти что в понимании со-участвовал.

На самом деле – он ещё не полностью изменился, не совсем из людей вышел, и дальнейшие его преобразования самое себя вот-вот будут мной описаны.

Он не догадывался, что слова Яны об убиенном Короле есть не только предсказание ближайшего будущего или описание относительно недалекого чужестранного (и не только) прошлого; но – прямое указание на некую сейчашность; но – пошлое ежедневье нынешнего происходящего.

Того самого – которое вот-вот себя явит, как (внешне) обычная бандитская стрелка с коррумпированным местным чиновным бонзой, а на деле будет иметь вид многомерной засады.

Не так всё просто в этом лучшем из миров.

Всё гораздо проще.

И вот – настало: она – ещё произносила это своё «– вот он, твой человеческий эдипов комплекс! Он вовсе не во взаимных родах»; но – вот здесь она замолчала (еще не понимая, почему) а потом даже изумилась невероятному факту: он её не слушал!

Он видел, как от Сенной площади к мосту близились люди (и в этом вся странность: пространство их как будто продвигало само в себя: они – не шли, но – наплывали на Яну с Ильей), и совсем скоро все они оказались лицом к лицу.

Только тогда она ощутила перед собой эту взгорбленность материи! Тогда и он (в «своем» янтаре) замер и ответил ей:

– Ты сейчас груба и пошла в определениях.

– Разумеется, – снисходительно согласилась она. – Ведь я горделива.

Она – полагала себя свободной, хоть и не вполне всесильной. Первородная – намёк на пошлое плебейство она просто не заметила.

Но! Она (тоже – в «своем» янтаре) уже замерла и стала разглядывать возникшую перед ними помеху (мелкую, разумеется; но – каким-то знаковым образом сумевшую вмешаться в миротворение); тогда два примечательных субъекта (оказавшихся перед ними) тоже – замерли.

Замерла и их мускулистая обслуга, клубившаяся поодаль и бывшая пока несущественной.

Первый – вальяжноглазый и костистый, и весь какой-то смутно знакомый, обмундированный в заоблачно дорогую (даже для вольного воображния) костюмную «тройку», на сгибе пиджачноманжетной руки (обращали на себя внимание запонки) не несший никакого зонта, был настолько поглощен беседой, что и сам (так и виделось, что он лишь минуту назад покинул свой лимузин) не приметил, как остановился.

Второй (в полном отличии) – опасную встречу сразу же локализовал и вычленил из волшебной ирреальности города; да! Место – было приметным.

Время – было приметным.

Люди – приметными не были: они пришли сюда поделить вре’менные блага. И внезапно столкнулись с вечным.

Но! Всё продолжилось – во временности.

Невысокий и коротконогий субьект из «Атлантиды» (причём – так и не соизволивший сменить памятного нам спортивного костюма) был явно при важном (добычливом) деле: вот он то как раз и нёс в вежливой правой руке сложенный зонт (одновременно жестикулируя левой).

Причём (именно что временно) – объем пространства словно бы обернулся перед ним плоской поверхностью; причём (именно что материально) – на которой поверхности уверенно выписывались диаграммы щедрых комиссионных; обнаружив перед собой нашу негаданную пару, субъект не стал паниковать.

Илья стал уверен, что для коротконогого встреча не была случайна. Тем более, что давешний «спарринг-партнёр» просто, как знакомому, кивнул Илье.

– Странно. Это ведь политикан здешнего полиса, часто выступает в СМИ «за всё и против всего», где-то я его