видела; один и без лакеев, что он здесь делает? – удивилась досадной помехе женщина, причем звенящего своего голоса она совершенно не сдерживала, ибо зачем?

Яна сказала: «странно». Она – янь, произнесла: «странно». Она (почти всеведущая) не учитывала подглядывающего за ними убийцы Пентавера-Цыбина (египтянина в теле поэта, переполненного волей к власти над реальными версификациями бытия).

Поэт (давеча) – собрался совсем уже сбежать в Москву, за карьерой; но – «составному» разночинцу не было нужды множить сущности (Москва нашлась и в Санкт-Ленинграде).

Яна (не) сказала: «странствовать» – смыслом; но (разумеется) – её услышали. Причём – до того, как она продолжила:

– Да, я этого политикана узнала: я знакомилась с бытом аборигенов, – повторила она. – С чего бы ему так привольно разгуливать и путаться под ногами?

– Ты опять груба и пошла в определениях, – отозвался (голоса тоже не приглушив) Илья. – Впрочем, пусть их, наверняка они творят какую-нибудь очередную пошлую подлость.

От этих их слов, как от публичных пощечин, вальяжный (возвращенный в реальность из своих эмпиреев) поплыл лицом, уподобившись неокрепшему серому облачку; он хотел заговорить; но – голос он так же утратил и стал быстро-быстро открывать и закрывать (как рыба, что тщится отщипнуть себе воздуха суши) тонкогубый рот.

– А я знаю второго, это просто бандит, – мимоходом отозвался Илья.

Пентавер – услышал. Ничего не понимая, он внимал. Его тело – менялось, становясь каким-то отстраненным (странствовало в «новых» смыслах); но – не обретая настоящую всевозможность.

Обозначенный Ильёю бандит – мгновенно взбугрившись, должен был бы на нашу странную пару кинуться; но – отчего-то (очень не случайно) не кинулся!

Стало быть, только лишь для политикана нежеланная эта встреча явилась катастрофической неожиданностью. Обозначенному (поименованному – кто он там в первой истории: псевдо-Прометей или псевдо-Ной?) бандиту встреча с ними была непреклонно предопределена.

Или (даже предсказана) – либо его учителем, либо силами многожды более властными.

Яна и Илья – произведенного ими в серых человеческих клетках переполоха словно бы не видели, ибо – в этот самый миг янтарно освещенное пространство последнего на мосту фонаря отпустило их.

Они – посмотрели друг другу в глаза и могли бы увидеть только глаза друг друга: её (исчезающе карие и почти зеленые) и его (тоже совершенно обычные, серые); казалось бы – ничего от Первородства.

Но! Они (друг на друга) не смотрели, а поднимали (друг друга) из ада.

– Пойдемте отсюда! Немедленно пойдемте, – совершенно раскисший вальяжный словно бы захотел последовать их (невидимому и недосягаемому) примеру; но – даже его баснословный костюм мгновенно взмок и почти провонял.

Он совсем было захотел схватить спутника за руку; но – нечаянно схватился за зонт (помните, ещё матроны-римлянки так брались за «жезл» Приапа в семейном алтаре?).

Одновременно с этим символическим действом Яна (а они меж тем уже миновали янтарь фонаря) легко подытожила встречу:

– Верно, это и есть твои добрые люди? Роль Харона им не подходит, мелковаты по повадкам и виду.

– Мелковаты; но – они не сами по себе, и роль им подходит.

– Посмотрим, – безразлично (но как-то многообещающе) сказала Яна, отведя от Ильи взгляд и более ничего не предпринимая.

Меж тем коротконогий вырвал зонт у совершенно деморализованного спутника и крикнул им вослед:

– Рад тебя видеть, незваный гость! – разумеется, он так не крикнул и даже не подумал; но – Илье достало и тени несостоявшейся мысли.

Потому – он сказал Яне:

– Их наставник не слишком умен и умел. Впрочем, и того ума, что (не) имеет, с него более чем довольно.

– Да пойдёмте же! – где-то уже далеко от них все еще верещал побелевший чинуша

Псевдо-Илия не замедлил с ним согласиться:

– Что нам до них?

«Составной» Пентавер – его рас-слышал и понял: к нему (разночинцу) слова «что нам до них» – тоже относятся (хорошо, плохо или с безразличием). Что умные бандиты и коррумпированный чинуша (классическая мафиозно-официозная схема) сейчас совершенно ничем от него (убийцы по уму) не отличаются.

Потому – незачем ехать в Москву, где всё сейчас так же телесно и душевно, и псевдо-истино, и полностью праведно в своём роде – кроме одного: там нет Первомужчины и Первоженщины (сейчас – они здесь и сейчас); но – в сравнении с этими мужчиной и женщиной все на свете мужчины и женщины есть лишь их бледное отражение.

Отражение – из-лучения Черного Солнца.

Отражение – от разбитого зеркала, от не-завершенного миропорядка – от его дребезгов; «составной» Пентавер понял (или мог бы понять – со временем мы все поймем, что это всё рано) – в свете этого Черного Солнца никакие его серийные душегубства не имеют значения, ибо – их попросту нет.

Казалось бы, я вижу свет и тьму, и изрекаю свет.

И вдруг откроется, что тьмы не только нет (поскольку света нет).

Поскольку даже будущего нет, и всё – в прошлом.

Весь мир – прошлое, именно поэтому он нестерпимо пошл: в нём всё не так!

Более того: то, что сейчас Цыбин видит – это тоже воспоминание о всевозможных умираниях так и не состоявшегося настоящего (а о будущем даже речи никто никогда не заводил): весь мир – прошлое; именно поэтому пошлость непобедима, что она и есть жизнь, и смерти нет.

И вот как происходит то – чего на самом деле нет: Яна и Илья миновали ошеломлённых бандитов, и только теперь «составной» Пентавер увидел, что на самом деле их трое (рядом с ними идёт несуществующая смерть Ильи, облеченная в образ юной девушки со светлым лицом и телом, и светлыми волосами, и светлыми небесами в глазах).

Пентавер (надоело упоминание «составной») – видит, как происходит (то, чего на самом деле нет ни в Москве, ни в Санкт-Ленинграде): Перволюди миновали бандитов и политикана местного полиса; если кто-то полагал, что Воскресение моей родины зависит от политиканов и бандитов (или даже – от честных политиканов и честных «бандитов») – такой человек и в себе не способен попробовать что-либо понять.

– Что нам до них? – повторит вопрос (вослед за Первомужчиной) Первоженщина.

– Ничего. Но