и тысячи жизней. Не хватит у вас сил на бой и вас сожгут. И хрен бы с вами, тут вы сами себе злобные Буратины, но фриц сможет расстрелять грузовик с хлебом. Кому от этого лучше будет? И чем обернётся эта ваша мнимая экономия? Десятком-другим умерших от голода, потому что этот хлеб мог их спасти? Так что вы либо будете питаться как положено, либо ИДИТЕ НАХРЕН!!! — я уже натурально орал, — Люди голодают, последний кусок от себя отрывают, чтобы дать его вам, своим защитникам, а вы здесь цирк петросяните! И ты, комиссар, куда смотришь?! Почему я должен людям объяснять прописные истины, а не ты? Так что считаю твою работу в этом плане неудовлетворительной. Это ты им должен мозги прочищать и разъяснять окружающую обстановку, а не я! Короче, я всё уже сказал. Кто будет заниматься саботажем. ТИХО!!! — народ зароптал и я грохнул кулаком по столу, рядом с которым стоял, — Именно саботажем! По другому я это назвать не могу. Так вот, кто будет заниматься саботажем, тех отправлю подальше в тыл. А теперь заканчиваем прения и все за работу.

Через четыре дня после нашего прилёта меня с Гайдаром вызвали в Смольный. Городское руководство решило познакомиться с командиром такого геройского подразделения. Метеорологи давали на ближайшие три-четыре дня метель и нелётную погоду, так что можно было и съездить, благо не далеко. По прямой и десятка километров не будет. Привели себя в порядок и на присланной за нами «эмке» отправились на встречу. перед тем, как сесть в машину, Гайдар забросил на сиденье вещмешок. на мой немой вопрос он виновато пожал плечами и сказал; — Ты же видишь, что тут происходит. Сколько мы там пробудем неизвестно и получится ли поесть тоже большой вопрос. Да и объедать их как-то…ну сам понимаешь. Вот и взял перекусить в случае чего.

Жданов был совершенно не похож на того лощёного чиновника, каким его показывали в фильмах, особенно вышедших после распада СССР. Да, он был довольно полным человеком, но, как шепнул мне на ухо Гайдар, который видел Жданова до войны, довольно сильно похудел. Так что хоть он и питался получше других, но и на нём блокада отразилась довольно сильно. Будучи членом Военного совета Ленинградского фронта он всё время блокады находился в Ленинграде, хотя и была у него возможность перебраться в Москву.

Интерес Жданова к нам был в первую очередь вызван ходившими слухами о том, что мы любимчики Сталина. Захотел, так сказать, быть в тренде. Очень удивлялся тому, что Гайдар, известный детский писатель, служит у нас комиссаром. Заодно попросил нас выступить по ленинградскому радио. Естественно мы согласились. Жданов позвонил в Дом радио и договорился об эфире.

— Здравствуйте, товарищи, — нас встретили на входе в Дом радио, — Я редактор литературного отдела Ленинградского радоикомитета Макогоненко Георгий Пантелеймонович. Нам позвонили из Смольного и просили организовать эфир. У нас всё готово.

В студии было холодно. Нет, не так. В студии было дико холодно. Одинокая буржуйка никак не могла обогреть большое помещение с высокими потолками. Сотрудники радио, исхудавшие от голода, ходили внутри в верхней одежде и в перчатках. Многие не имели сил дойти до дома и жили здесь же. И всё же радио жило. Непрерывно велось вещание. Как я узнал, даже работала выездная студия, которая вела радиопередачи с линии фронта. В эфире работал театр, передавались выпуски «Последних известий», были детские радиопрограммы и молодежная газета «Смена», которую из-за недостатка бумаги перестали печатать и она теперь выходила в радиоформате, регулярно выходила передача «Письма на фронт и с фронта». Для жителей блокадного города радио было той отдушиной, которая позволяла не задохнуться от отчаяния. И слова; «Говорит Ленинград. Говорит город Ленина» стали для многих символом надежды и борьбы. Символом будущей неизбежной Победы.

В коридоре навстречу нам быстрым шагом шла закутанная в шаль женщина с пронзительными глазами.

— Вот, познакомьтесь, товарищи, это, можно так сказать, муза нашего радио, поэтесса и диктор Ольга Берггольц, — представил нам женщину Макогоненко.

— Покажите, — она решительно кивнула на мою грудь. Пришлось распахнуть полушубок и явить, так сказать, на свет свои награды. С каким-то трепетом Берггольц потрогала пальцами Звёзды Героя и чуть касаясь погладила ладошкой остальные награды, — Спасибо вам, — чуть слышно сказала она, — За всё спасибо.

Первым к микрофону пригласили Гайдара. Он примерно 20 минут рассказывал о мужестве советских лётчиков, о том, как от них бежали не принимая бой хвалёные немецкие асы, о молодом авиатехнике, впервые севшем в кабину истребителя и сбившем в первом же своём бою семь немецких самолётов.

— Сразу после меня, — продолжал Гайдар, — вы услышите этого самого в прошлом авиатехника, а ныне дважды Героя Советского Союза, награждённого помимо советских наград ещё и британской медалью «Крест лётных заслуг» и «Орденом Британской Империи», возведённого английским королём Георгом VI в рыцарское достоинство. Сейчас этот бывший авиатехник, воспитанный нашей партией и народом под руководством товарища Сталина, имеет на своём счету больше всех сбитых самолётов противника среди всех асов не только Советского Союза, но и союзников по общей борьбе с гитлеровцами. На его счету больше семидесяти уничтоженных самолётов врага.

Я сел к микрофону. На столике передо мной горела самодельная свеча. Точно такая же, слабо освещая лежащие на столе листки с текстом, написанным карандашом, горела перед сидящей рядом Берггольц. Электроэнергии на освещение уже не хватало. Я аккуратно задул свою свечу. Пригодится ещё. Я молчал. Я реально не знал, что сказать. Пафосные речи здесь явно неуместны, как неуместна какая-нибуть канцелярская банальщина. Фальш люди почувствуют сразу. Прикрыв глаза я склонился к микрофону.

— Ленинградцы! Ещё несколько дней назад я был уверен, что нет на свете ничего прочнее стали. И только оказавшись здесь, в городе колыбели нашей Революции я понял, что ошибался. Есть на свете то, что прочнее любой стали, что крепче любой брони. Это вы, ленинградцы. Это ваша воля и сила духа. Это ваша несгибаемая вера в Победу. Весь мир затаив дыхание с восхищением следит за вашей борьбой. История цивилизации ещё не знала подвига, подобного вашему. Меня называют героем, но настоящие Герои это вы, каждый из вас. Встав несокрушимой твердыней на пути врага вы уже победили. Вы сломали завоевателям все их планы и вселили в них страх. Страх перед вами, стариками и женщинами, страх перед детьми Ленинграда. Сегодня я горд тем, что стою плечом к плечу с вами, ленинградцами, на защите нашего священного города. Никогда нога вражеского солдата не ступит на улицы