Он улыбнулся:

– Если откровенно, я тоже. Я рассчитывал встретить здесь сопротивление, и, Господь свидетель, я его встретил. Я предполагал, что Серж Ледюк попытается отравлять и контролировать атмосферу в кампусе. И он это делал. Я предполагал, что кадеты третьего курса будут потерянным поколением. Так оно и есть. Почти.

Он посмотрел на нее и немного помедлил.

– Ты знаешь, почему в вооруженные силы набирают восемнадцатилетних?

– Потому что они молоды и здоровы? – спросила Лакост.

– Здоровее, чем в двадцать три? Нет. Потому что они податливы. Восемнадцатилетнего можно заставить поверить почти во что угодно и сделать почти что угодно.

– То же относится к уличным бандам и террористическим организациям, – сказала Лакост. – Им нужны молодые.

Эта мысль заставила ее остановиться. Слова вырвались случайно, но для их осмысления потребовалось некоторое время. Серж Ледюк, по сути, превратил полицейскую академию в тренировочную базу террористической организации.

За несколько лет он испортил отличное в прошлом учебное заведение. И не только саму академию, ведь ее выпускники становились агентами Квебекской полиции. И поднимались по карьерной лестнице. Нет, не в будущем. Уже сегодня. Они уже служили в полиции.

А что хуже всего, молодые выпускники не видели ничего плохого в том, что делали. Или собирались делать. Поскольку им сказали, что такое поведение правильно.

Арман Гамаш не случайно согласился занять пост главы академии. Выправить ситуацию. И для этого ему было необходимо остановить Сержа Ледюка.

Арман Гамаш поднялся и пошел к своему столу.

Изабель Лакост невольно насторожилась. Такая настороженность свойственна хорошо подготовленным и чутким офицерам.

Серж Ледюк был остановлен. Полностью и окончательно.

Но не руками месье Гамаша, сказала она себе. Он не имеет к убийству никакого отношения. Ни малейшего.

Арман Гамаш достал из стола папку и вернулся на прежнее место.

– Вы могли бы уволить его, patron, – сказала Лакост. – Вам, возможно, не удалось бы уволить его за коррупцию, но как минимум вы бы помешали ему и дальше приносить вред.

– Увольнение Ледюка ничего не решало. Просто те же проблемы были бы переложены на кого-то другого. Ледюки в этом мире всегда будут находить сочные пастбища. Если не в полиции Квебека, то в полиции другой провинции. Или в частном детективном агентстве. Нет. Хватит – значит хватит. Этому нужно было положить конец, и людям, которых он успел коррумпировать здесь, в Квебекской полиции, пришлось бы усвоить, что его философия более неприемлема.

– Как же вы собирались это сделать, сэр?

Он посмотрел на нее внимательно и с легким недоумением:

– Я правильно тебя услышал? Ты предполагаешь, что я мог остановить его пулей посреди ночи?

– Я должна спросить, – сказала Лакост. – А вы – ответить. Я не веду пустые разговоры.

– И я тоже, – сказал Гамаш, откидываясь на спинку кресла. – Ты думаешь, я способен на хладнокровное убийство?

Она помедлила, глядя ему в глаза.

– Да, думаю.

Они долго сидели молча, глядя друг на друга.

– Если уж на то пошло, я думаю, что тоже на это способна, – добавила Лакост.

– При соответствующих обстоятельствах, – произнес Гамаш, задумчиво кивнув.

– Oui.

– Вопрос в том, что считать соответствующими обстоятельствами, – сказал Гамаш.

– Вам, вероятно, стало ясно, patron, что Серж Ледюк выигрывает. Он уже испортил кадетов выпускного курса. Вы сами сказали, что они неисправимы…

– Я сказал, почти неисправимы. Я еще не махнул на них рукой.

– Тогда почему вы сами не преподаете на выпускном курсе? У вас пока только первокурсники.

– Верно. Я дал старшим кое-что получше. Человека, который может научить их большему, чем я.

– Жана Ги? – спросила она, даже не пытаясь скрыть сомнения.

– Мишеля Бребёфа.

Изабель Лакост замерла. Будто что-то ужасное вползло в комнату и она не хотела привлекать его внимание.

Наконец она заговорила:

– Известного предателя?

– Пример, – поправил ее Гамаш. – Наглядный пример того, к чему может привести порча. Она забрала у Мишеля Бребёфа все, что было для него важно. Коллег, друзей, самоуважение. Карьеру. Семью. Он потерял все. Серж Ледюк обещал кадетам власть и вознаграждение. Мишель Бребёф – реальный образец того, что на самом деле происходит с коррумпированными офицерами полиции.

– Он знает об этом?

– Он знает, что получил шанс искупить свою вину. Закрыть ворота.

Изабель слегка наклонила голову набок, не поняв аллюзию.

– А что, если он не станет и пытаться искупать вину? – спросила она. – Что, если он видит в этом шанс вернуться? Что, если он вернулся к прежнему и нашел здесь благодатную почву для себя? Вас не тревожит, что соединение Мишеля Бребёфа, Сержа Ледюка и кадетов, которые легко поддаются на их уловки, может обернуться катастрофой?

– Конечно тревожит! – рявкнул Гамаш, но тут же взял себя в руки. Он посмотрел на нее острым взглядом, в глубине которого таился гнев. – Даже не думай, что это не тревожит меня каждое мгновение каждого дня. Но как тушат пожар? Другим пожаром.

– Управляемым огнем, – уточнила Изабель Лакост и повторила, понизив голос: – Управляемым.

– Ты намекаешь, что я потерял управление?

– Из академии вывозят тело в морг, а ваши кадеты освистывают вас. – Она вздохнула. – Да, мне кажется, вы потеряли управление. И пожалуйста, знайте: я говорю это с глубочайшим уважением к вам. Если кто и мог бы решить проблемы академии, то только вы.

– Однако ты считаешь, что я усугубил ситуацию?

Она открыла рот и тут же закрыла его.

– Я не собираюсь сидеть здесь и рассказывать тебе, что убийство Сержа Ледюка входило в мои планы, – сказал Гамаш. – Или что я думал хоть о чем-то отдаленно похожем. Но я не отступлю. Ты никогда не убегала от трудностей, Изабель. Даже когда могла. Даже когда тебе следовало так поступить, чтобы спасти себя.

Он улыбнулся, глядя на нее темно-карими глазами. Ей вспомнилось, как он смотрел на нее, когда умирал на полу заброшенной фабрики, а она, Изабель, отчаянно пыталась остановить кровь. Отовсюду раздавались автоматные очереди, пули крошили стены вокруг, в воздухе висела пыль, слышались крики и стоны умирающих.

Она оставалась с ним. Держала его за руку. Слушала то, что могло (и оба это знали) стать его последними словами: «Рейн-Мари».

Он передал это имя Изабель Лакост. А с ним – свое сердце и душу. Все свое счастье и просьбу о прощении. «Рейн-Мари».