Уместно отметить, что взаимодействие белых армий и повстанцев признавалось весьма опасным и советским руководством. Так, например, в докладе полковника Ф. Е. Махина (перешедшего позднее в Народную армию Комуча бывшего командарма 2-й советской армии, летом 1918 г.) говорилось о важности организации «народного движения» как условия успешного ведения войны против Германии и против большевиков. На основе созданных из остатков российской регулярной армии отрядов «завесы», действовавших против немецких войск, Махин, будучи уже в армии Комуча, предлагал создать новый Восточный фронт по линии от Вятки до Астрахани. Бывший красный командарм считал важным незамедлительно «приступить к разработке плана народного восстания в тылу противника, составлению инструкций для партизанских действий». Приоритетное внимание создания «народной армии» не исключало «связь и согласование действий с регулярными войсками», а также с союзными войсками. Антинемецкая и антибольшевистская борьба считались тогда неразделимыми (22).

На возможность взаимодействия повстанческого движения и белого фронта рассчитывало и разведотделение штаба Донской армии. В августе 1918 г. сотрудник разведки, есаул А. П. Падалкин, был командирован в Борисоглебск для связи с местным Союзом унтер-офицеров и подготовки антисоветского восстания. Спустя год, летом 1919 г. Падалкин, ставший уже сотрудником особой части Отдела пропаганды, получил задание от штаба 4-го Донского корпуса генерала К. К. Мамантова и лично от полковника Хартулари – установить контакт с «зеленоармейцами» для их перехода в ряды Белой армии. Оформив подложные документы в ростовской милиции, Падалкин удачно перешел фронт, однако вскоре был задержан как «перебежчик». Зачисленный в Пензенский запасной полк, Падалкин попытался бежать, был арестован и отправлен в Бутырскую тюрьму в Москве. Поразительно то, что его скоро освободили и снова зачислили красноармейцем в стрелковый полк. Убив политрука роты, Падалкин вместе с несколькими бойцами перешел фронт и вернулся в Ростов, проведя в советском тылу около четырех месяцев. Установить связь с повстанцами ему так и не удалось, и вся его работа свелась лишь к агитации перехода к белым среди красноармейцев. Весьма важной считалась та часть задания, где есаулу предписывалось установить контакт с бывшим начальником милиции Кирсановского уезда А. С. Антоновым: «Сообщать сведения о местонахождении «зеленых» вообще и, в частности, Антонова». «Связавшись с ним, договориться о возможности присоединения их к корпусу Мамантова… закончив эту миссию… отправляться для политической разведки и агитации в район Пенза – Ряжск – Рязань. По возможности, в этом районе создать разведывательно-агитационные базы и информировать генерала Мамантова о положении дел в этом районе. Но долго в тылу противника не задерживаться». Таким образом, можно утверждать о соучастии белого командования в организации знаменитого Тамбовского восстания 1920–1921 гг. (23). Хорошие перспективы сотрудничества с повстанцами отметил генерал Мамантов в своем выступлении на Донском Круге в сентябре 1919 г. И хотя отдельных повстанческих подразделений в составе корпуса ему создать не удалось, местным крестьянам было роздано немало оружия, захваченного на складах советского Южного фронта (24). Тем не менее крестьянскому повстанчеству не уделялось должного внимания настолько, чтобы сделать его надежным союзником наступавших на Москву и Петроград белых армий. Это положение стало исправляться в 1920–1922 гг., однако время для успешного взаимодействия на общем антибольшевистском фронте было уже утрачено.

Московское подполье было неоднородным и в 1919 г. Среди подпольных центров встречались и совершенно импровизированные структуры. По данным следствия ВЧК, т. н. организация В. В. Волконского «была пуфом, созданным для влияния на женщин (интриговал) и, кажется, для получения денег» (25). После арестов руководящего состава московского антисоветского подполья осенью 1919 г. его активность существенно снижается. Ставка Главкома ВСЮР уже не могла рассчитывать на получение необходимой развединформации, а составление проектов политических и экономических программ теряло смысл. Следует отметить, что ни Леонтьев, ни Щепкин, ни Шипов на следствии не раскрыли большей части контактов подполья. Щепкин ограничился общими высказываниями о своем отношении к советской власти и обоснованием неправомерности его ареста. Аналогичные ответы на допросе дал и Леонтьев (26).

Петроградское подполье в 1918–1919 гг., в отличие от московского, было слабым. Пик политической активности антисоветских структур пришелся здесь на конец 1917 г., время работы «Комитета спасения Родины и революции» и Петроградской городской думы. После формальной ликвидации этих легальных структур началась организация подполья. В 1918 г. Петроградская военная организация, по впечатлению Гурко, «просто не существовала». Существовал «лишь небольшой кружок лиц, усердно втирающих очки, что они будто бы что-то представляют, и на этой почве извлекающих некоторые материальные выгоды» (27). Петроградский отдел СВР в своей программе практически полностью повторял положения московского центра. Ведущее положение в нем занимал член ЦК партии эсеров A. Р. Гоц. Военная организация при СВР в Петрограде первоначально была представлена бывшим комиссаром Временного правительства в Ставке Главкома ВСЮР

B. Б. Станкевичем. В петроградской «военке» в разное время состояли генералы Болдырев и Суворов, а также бывший военный министр Временного правительства Верховский (28). Существовавшие в то время местные структуры СВР, ВНЦ и «Союза освобождения России» обсуждали главным образом проблемы «организации гражданского управления Петроградом и Петроградской областью» в первое время после вероятного занятия города белыми войсками. Общеполитическая формула управления сводилась к признанию «власти местной диктатуры и отказу от выборного начала», хотя впоследствии следовало «возможно скорее… приступить к организации местных самоуправлений на основе всеобщего избирательного права» (29).

Аналогом Союза защиты Родины и свободы в Петрограде в 1918 г. можно было считать группу, созданную бывшим сподвижником Савинкова и генерала Корнилова, М.М. Филоненко. В нее входил Л. А. Каннегисер – убийца начальника Петроградской ВЧК Урицкого. Это убийство было совершено по непосредственному указанию Савинкова, с которым Филоненко продолжал поддерживать тесные контакты. Кроме убийства Урицкого, группа Филоненко намеревалась устроить взрыв во время заседаний Всероссийского съезда Советов. Однако кроме убийств и подобных терактов, никаких сопутствующих им действий – восстаний, массовых беспорядков – проводить не предполагалось. Как справедливо замечал один из участников группы, «террористические акты в отношении отдельных лиц, как показал опыт, требовали много времени, а кроме того, постоянно приходилось сталкиваться с непредвиденными препятствиями… действуя в узком масштабе, мы добивались только репрессий со стороны противников, но не смогли бы их даже устрашить». Возможность осуществления «более широкого образа действий… не допускала малочисленность организации, пополнить которую, при инертности общества, было трудно… Убийство Урицкого, покушение на Зиновьева, когда была брошена бомба в «Асторию», убийства ряда мелких деятелей, организатором которых был Филоненко, привели к массовым арестам и страшному террору в Петербурге… впрочем… красный террор пробудил к жизни те офицерские массы, которые впали в апатию, превратились в мелких торгашей, наводнивших улицы Петербурга, или артельных рабочих. В силу обстоятельств они были вынуждены стать активными и пополнить ряды противобольшевистских армий» (30).