полубреду, в полупылу / Разделся донага»; «И, зубы клавиш обнажив в улыбке…» = «Но скалюсь я во весь свой рот…» /5; 377/; «Войсками дирижер повелевал» = «Но властно дернулась рука: / ‘'“Лежать лицом к стене/»; «Гений кулачного боя, / Он набирает очки» (АР-12-5 6) = «Но анестезиолог смог: / Он — супермаг и голем» /5; 405/; «Тускнея, отражаясь еле-еле <…> Следили за маэстро фонари» (АР-1258) = «Тускнели, выложившись в ряд, / Орудия пристрастья» /5; 78/.

И дирижер, и главврач фактически выступают в роли «укротителей»: «Виновников маэстро наказал» = «Но тут смирят, но тут уймут». А о своем отношении к ним поэт высказался еще в песне «У домашних и хищных зверей…» (1966): «Сегодня жители, сегодня жители / Не желают больше видеть укротителей». Черновой же вариант: «Ну, а их предметы укрощения / Вызывают у них отвращение» (АР-5-66), — вновь напоминает песню «Ошибка вышла»: «Тускнели, выложившись в ряд, / Орудия пристрастья».

В образе «укротителей» советская власть была представлена и в черновиках песни «О поэтах и кликушах» (1971): «Укоротить! — как выход прост и ясен! — / И укротить}. Но счастлив ты висеть на острие, / Зарезанный за то, что был опасен» (АР-4-192). Об этом же «счастье» Высоцкий будет мечтать и в «Райских яблоках»: «Как бы так угадать, чтоб не сам — чтобы в спину ножом» (обратим внимание на буквальное сходство: «Но счастлив ты висеть на острие» = «Как я выстрелу рад — ускакал я на землю обратно»). Но, с другой стороны, «висеть на острие» не очень-то и приятно — об этом говорится в наброске 1971 года: «Если нужно висеть на ноже / Или вверх животом, — / Хорошо, чтобы это уже, / Чем сейчас и потом» (АР-13-65). А в «Истории болезни» лирическому герою все же придется услышать «крик: “На стол его, под нож!» и подвергнуться насильственной операции (заметим, что у этой песни в рукописи имелся вариант названия: «Нож всадил» /5; 407/, - напоминающий основную редакцию песни «О поэтах и кликушах»: «И — нож в него…»).

Прослеживаются также общие мотивы между упомянутыми произведениями и «Гербарием»: «И — нож в него, но счастлив он висеть на острие…» /4; 41/ = «Если нужно висеть на ноже / Или вверх животом…» (АР-13-65) = «Корячусь я на гвоздике <…> На стеночке вишу» /5; 69 — 70/. В последнем случае герой висит «вниз пузом, вверх спиною», а в предпоследнем — «вверх животом», но очевидно, что это различие не играет роли. Сравним еще с одним наброском 1969 года: «Говорят, лезу прямо под нож. / Подопрет — и пойдешь!» /2; 588/. То есть поэт сознательно «нарывается», идя в лобовую атаку против власти («Задаю вопрос с намеком, то есть лезу на скандал» /5; 82/) и поэтому «счастлив… висеть на острие, / Зарезанный за то, что был опасен».

***

Если в стихотворении «Он вышел — зал взбесился…» пианист мучает рояль, то в «Затяжном прыжке» (конец 1972 года) воздушные потоки издеваются над прыгуном с парашютом: «Склонясь над пультом вечным Боунапартом, / Злой дирижер страной повелевал» (АР-12-56) = «Бездушные и вечные / Воздушные потоки»; «Рояль смотрел, как он его терзал» = «Мнут, швыряют меня — / Что хотят, то творят»; «Клавиатура пальцам уступила / И поддалась настойчивости их» (АР-12-62), «Злой композитор не спал» (АР-12-58) = «Я попал к ним в умелые, цепкие руки <…> И кровь вгоняли в печень мне, / Упрямы и жестоки…» («пальцам» = «руки»; «настойчивости» = «упрямы»; «злой» = «жестоки»); «Сейчас рояль разверзнется под вальсом. <…> Вверх взмыла крышка — пасть раскрыл рояль» (АР-12-60) = «Выстрел купола — стоп! <…> Есть свобода раскрыть парашют». И если у воздушных потоков — «умелые, цепкие руки», то о злом дирижере сказано: «Виновников маэстро наказал».

Образу рояля сродни образ порвавшейся гитарной струны (а у рояля, напомним, «вены струн набухли») в стихотворении «Седьмая струна» («Ах, порвалась на гитаре струна…»), написанном в 1975 году: «И черный лак потрескался от боли <…> Рояль терпел побои, лез из кожи» = «Я исчезну — и звукам не быть. / Больно, коль станут аккордами бить / Руки, пальцы чужие по мне — / По седьмой, самой хрупкой струне» /5; 33/. Как видим, здесь появляются те же «чужие пальцы», которые упоминались выше: «Клавиатура пальцам уступила / И поддалась настойчивости их», «Вот в пальцах цепких и худых / Смешно задергался кадык».

Кроме того, предсказание, данное в «Седьмой струне», будет реализовано в 1977 году: «Я исчезну — и звукам не быть» = «Мне судьба — до последней черты., до креста / Спорить до хрипоты, а за ней — немота». А первая часть предсказания — «Я исчезну» — напоминает две более ранние песни: «Я из дела исчез, не оставил ни крови, ни пота» (АР-3-154), «Сгину у-меня пушинкой ураган сметет с ладони» /3; 167/[2022].

Теперь остановимся на сходствах между стихотворением «Он вышел — зал взбесился…» и «Бегом иноходца» (1970), включая вышеупомянутый мотив профессионализма персонифицированной власти: «Мой наездник у трибун в цене — / Крупный мастер верховой езды» = «Виновников маэстро наказал».

Лирический герой (иноходец и рояль) знает, что всё внимание будет приковано к нему: «Скачки! Я сегодня — фаворит. / Знаю, ставят все на иноходца» = «Он знал, что будет главным на концерте, / Он взгляды всех приковывал к себе» («фаворит» = «будет главным»; «знаю» = «он знал»; «все» = «всех»); а наездник и пианист-компо-зитор-дирижер будут издеваться над ним (и над другими людьми): «Но наездник мой всегда на мне» = «Склонясь на пультом вечным Боунапартом, / Злой дирижер страной повелевал» (АР-12-56); «Он вонзает шпоры в ребра мне» = «Рояль смотрел, как он его терзал»; «Мне набили раны на спине, / Я дрожу боками у воды» = «И вены струн внутри дрожали смутно» (АР-12-64), «Рояль терпел побои, лез из кожи, / Едва дрожала верхняя губа» (АР-12-78).

Поэтому враги лирического героя наделяются соответствующими эпитетами: «И на мне — безжалостный жокей. <…> Он сидит, безжалостный, на мне» (АР-1052) = «Злой дирижер воевал» (АР-12-56). Вспомним еще раз характеристику воздушных потоков в «Затяжном прыжке»: «Упруги и жестоки». В этой песне герой говорил: «И кровь вгоняли в печень мне…». А вот какая картина была в «Беге иноходца»: «Он вонзает шпоры в ребра мне, / Стременами лупит мне под дых». Да и позднее власть будет избивать лирического героя «под дых», наделяясь при этом тем же эпитетом