до сего дня из своих средств»[530]. Выделив испрашиваемую информатором сумму и оплатив его счета, правительство ожидало скорейшего разоблачения фальшивомонетчиков. Однако расследование приобрело затяжной характер. В сентябре 1878 года начальник секретной части канцелярии министерства финансов А. Н. Юревич обратил внимание управляющего канцелярией Д. Ф. Кобеко, «что агент Шимкевич (уверявший, что он видел в Лондоне фабрикацию и склад оной, — с эффектной обстановкой) не стремится прямо к открытию известного уже ему зла; а теряет время и деньги в собрании фактов, не указывающих даже на местность злонамеренной фабрикации. Не благоугодно ли будет Вашему Высокопревосходительству обратить внимание господина министра на это обстоятельство»[531]. По-видимому, данная информация была доведена до сведения министра, и Шимкевичу пришлось перейти от обещаний к делу. 9 ноября 1878 года Бартоломей известил Грейга, что при содействии его агентов «лондонская полиция арестовала шесть людей, большей частью с поличным, обвиняемых в подделке русских кредитных билетов и денежных знаков. Скоро после этого ей удалось найти станки, камни и различные орудия, составляющие саму фабрику»[532]. Речь шла о группе фальшивомонетчиков, возглавляемых уроженцем Белостока ксендзом Викентием Шумовским. 6 марта 1879 года преступники были приговорены лондонским судом к каторжным работам.

Чиновник особых поручений титулярный советник Иван Неннингер, посланный заграницу в конце 1878 года с целью узнать подробности состоявшегося расследования, докладывал в министерство о том, что литографские камни захвачены лондонской полицией «слишком поздно, так как заинтересованные в деле лица имели время отшлифовать их настолько, что остались лишь слабые следы рисунков кредитного билета 1 руб. достоинства» и суду вряд ли удастся доказать, «что схваченные билеты 1 руб. достоинства печатаны именно с этих камней». Более того, «накрыв фабрику 1 руб. билетов захватом камней, английская полиция не имеет, однако, никаких сведений о местонахождении гораздо важнейших фабрикаций 10 и 25 руб. билетов, которые находятся также в Лондоне»[533]. Давая же оценку проведенному расследованию, чиновник подчеркивал, что этому делу придается слишком большое значение. «Что касается моего взгляда на дело Шумовского, — писал он управляющему министерской канцелярией Д. Ф. Кобеко, — то я не могу придать ему той важности, которая ему, по-видимому, дана: захвачены литографические камни — но кто поручится, что эти именно камни служили для печатания 1 руб. билетов и что не осталось других? Отпечатано 100 тыс. билетов 1 руб. достоинства, схвачены лишь 16 билетов; где склад остальных? Взяты 10 руб. билеты трех разных подделок и 25 руб. билеты <…> — где камни, доски, склады и подделыватели? Лица, предложившие свои услуги нашему правительству для поимки подделывателей в Лондоне, поставили непременным условием устранение в этом деле г. Каменского. Прекрасно. Но мне кажется, здешнее посольство пошло слишком далеко, храня все дело в тайне от Гаврила Павловича, от которого, во всяком случае, могло получить весьма веские указания и, вследствие опытности в этом деле г. Каменского, добрые советы. Дело испорчено с самого начала от торопливости; руководил им не г. Бартоломей, а адвокат Polland, и какое ему дело до наших интересов? Он теперь получает 100 фунтов за каждый следственный день — он не получил бы более, если бы сделал большие открытия. Накрыли они несколько лиц, схватили у них фальшивые билеты, а о фабрике даже не позаботились; когда по газетам стало известно об аресте Шумовского — агент Каменского указал полиции место фабрики 1 рублевых билетов, вследствие чего были захвачены камни (*но уже шлифованные). Каменский знал про эту фабрику, но он сторожил гораздо важнейшие фабрики 10 и 25 руб. билетов и более важных подделывателей Янковского и Голчестер, живущих оба здесь в Лондоне и занимающихся подделкой 10 и 25 руб. билетов»[534].

В сентябре 1879 года в министерство финансов поступил донос бывшего помощника Берека Шимкевича Авраама Наделя, явно обиженного назначенной ему суммой наградных в 500 рублей. Надель желал доказать способ «бессовестного выманивания Шимкевичем у правительства денег» и утверждал, что Шимкевич рассчитывал прошениями вынудить министерство финансов «дать нам денег столько, сколько нам угодно будет, ввиду того что министерству известно, что наше присутствие заграницею в судах ныне необходимо»[535]. А. Надель уверял министра финансов, что «прошедшая и настоящая деятельность Шимкевича по открытию фальшивых денег основана на таком же мошенничестве и целое дело, какое имело место в Лондоне и в Брюсселе, представлено Вашему Высокопревосходительству в превратном виде, с целью высосать от правительства как возможно больше денег»[536]. Косвенным подтверждением нечистоплотности Шимкевича в данном деле может служить отношение, направленное в октябре 1879 года новым губернатором Калишской губернии П. И. Шабельским в министерство финансов. Губернатор писал, что розыск преступников в Лондоне велся Шимкевичем «при содействии бывшего губернатора Набокова, содействие которого выражалось тем, что он не препятствовал делать, что они хотели. Правительство кредитовалось у еврея Шимкевича, и тем временем за свой кредит обделывал у г. Набокова и другие дела по губернии, но что могло быть терпимо при Набокове, я допустить не могу, а потому дело должно быть поставлено иначе»[537].

Преследование фальшивомонетчиков за пределами Российской империи затруднялось многими обстоятельствами. В том числе и бюрократической волокитой российских ведомств. На это, в частности, сетовал Г. Г. Перетц, который писал в министерство финансов, что «крайняя медленность в получении сведений из России и в исполнении нашими присутственными местами требований австрийских судебных учреждений»[538] чрезвычайно мешает расследованию преступлений. Крайнюю медлительность в проведении экспертиз по запросам прусских следственных органов отмечал и А. Е. Врангель, писавший Ф. Р. Остен-Сакену: «Ответы на такого рода запросы держатся месяцами, и они приходят, когда преступников и след простыл. С таковым порядком мы никогда здесь ничего не откроем и только будем даром марать бумагу»[539].

Неторопливость российской бюрократической машины порой усугублялась излишней резвостью газетчиков. Как писал А. Н. Юревичу в августе 1872 года В. Н. Смельский, проводивший расследование по делу Жозефины Добровольской: «Возвратясь в Вержболово, я ужаснулся! Все-то толкуют о производимом мною следствии; мало того, в заграничных немецких и французских ведомостях отпечатали статью из Сувалкских ведомостей <…> Да, нечего сказать, помогло мне Сувалкское правление! Это, просто на просто, поляки подвели губернатора напечатать в газетах о производимом мною следствии, дабы разузнать, кто причастен к этому делу, и сделать это гласным по всей Европе»[540]. Журналисты, вмешиваясь в ход расследования несвоевременными публикациями, могли сорвать готовящиеся обыски и аресты. Так, например, в 1875 году через газетные заметки была оповещена о предстоящих арестах шайка фальшивомонетчиков в Познани. Г. Г. Перетц, занимавшийся розыском этих мошенников, выяснил, что информацией с газетчиками делился работавший с ним переводчик[541].

Деятельность чиновников особых поручений за границей иногда сопровождалась откровенной клеветой. В 1870 году в канцелярию наместника в Царстве Польском поступили четыре анонимных доноса, в которых Г.