Михаил поиграл ногой, посмотрел на патриарха, но тот не заметил этого взгляда, рассматривая иноземца: в польском плену он не видел англичан.

Ричард Джексон первым почувствовал неудобство молчания и счел возможным сказать:

– Да не прогневается великий государь всея Руси на иноземного гостя, если он поднесет ему невеликий подарок от короля Англии.

Как только были эти слова переведены, Михаил нетерпеливо кивнул. Джексон повернулся к двери, через которую его только что ввели, увидел там старшего подьячего Посольского приказа и сделал ему знак. Подьячий сунулся за дверь, принял от пристава шелковый мешок с кистями, обошел средьпалатный столб и передал ношу англичанину. Старший подьячий хотел остаться рядом с иноземцем, бок о бок с переводчиком, но Ефим Телепнев так на него шикнул, что тот быстро выбежал из палаты.

Ричард Джексон повернулся с мешком к царю, помедлил мгновение и, решив поднести подарок в открытом виде, опустился на колени. Бояре вытянули шеи. Вот уже показался черный, отделанный серебром футляр часов. Вот уже Джексон ловко отбросил мешок назад, прямо на руки переводчика, и поднялся на ноги с драгоценным грузом в руках. Он держал часы перед собой и готов был двинуться к русскому царю, но в это время царский постельничий, привычно ворча на бояр, обмывал руку царя – ту руку, которую целовал иноземец.

Ричард Джексон терпеливо выждал, когда постельничий вытрет руку царя полотенцем и унесет стоянец с водой. «Какая оскорбительная особенность русского приема! – подумал англичанин. – Не забыть бы описать все это в дневнике… Пора!»

Джексон приблизился, прямой, с гордо поднятой головой, отчего поклон его и коленопреклонение были особенно выразительны, и произнес:

– От короля Англии, Шотландии и Ирландии Якова скромный дар – часы с боем. – Ричард Джексон подождал, когда переводчик пояснит, и, не передавая часы в руки выступившего навстречу дьяка Посольского приказа, продолжал: – Зная нужды и потребности Русского государства, король дарит царю и великому государю всея Руси часы эти, кои нужны не только для отсчета будущих бесчисленных лет царя русского, но и для жизнепорядка двора и государства.

С этими словами Ричард Джексон вручил часы Ефиму Телепневу и снова поклонился в тот момент, когда посольский дьяк передавал их царю.

Иван Романов, патриарх, Телепнев наклонились над подарком. К ним подошли Мстиславский, Трубецкой; потянулись, нарушая ритуал приема, и другие бояре – те, что посильней, и только князь Пожарский оставался неподвижен. Он сидел на своем месте, близ царя, уставясь в узорчатый пол Грановитой палаты.

– Без мест оставлены будете! – прикрикнул Романов на бояр – и тотчас как ветром отнесло всех на свои места.

Как только воцарилась тишина, Ричард Джексон сказал:

– Если царю и великому государю всея Руси угодно будет для пользы и славы земли своей, он только повелит пусть – и король Англии отпустит к нему мастера часовых дел, дабы мастер тот сделал большие часы и дабы часы те висели на башне и были видны и слышны издали, наподобие тех, что висят в Лондоне, Риме и Гамбурге, а больше нигде не висят.

– Зачем? – спросил Михаил, когда речь эта была переведена.

– А затем, чтобы славный город Москва, который больше всех других европейских городов – больше Лондона, Рима и Гамбурга, – стал бы озвучен боем часовым и освещен с высоты той башни разумом человека, сотворившего то благое дело.

Царь промолчал. Бояре не проявляли живого интереса к словам гостинствующего иноземца. Да и что там слушать, ведь не посол приехал…

Ричард Джексон – вот кто был поистине внимателен и цепок во взгляде своем на русского монарха. Он все еще стоял в трех шагах от приступа и следил за каждым движением этих молодых рук. Вот Михаил отворил дверцу часов, придерживаемых Мстиславским (не убежал от окрика Романова: сам сильный боярин, на короновании осыпал царя золотыми), потрогал циферблат, заглянул внутрь, чем-то заинтересовавшись. Потом попросил открыть заднюю дверцу.

Джексон бодро кашлянул, поймал беглый взгляд царя, поклонился, одновременно нащупывая бумагу в кармане, а достав ее, обратился с новой речью:

– Великий государь всея Руси! Король Англии и торговая компания купцов английских просят принять от них грамоту…

Ефим Телепнев остановил его движением руки, а сам наклонился сначала к царю, потом – к патриарху, снова к царю и возвестил громогласно:

– Великий государь всея Руси повелел тебе, аглицкий гость, отдать ту грамоту послу своему на Москве Мерику, коего мы все хорошо знаем, и пусть тот посол ваш, Мерик, принесет вашу грамоту в Посольский приказ или пусть ждет, когда великий государь всея Руси сам позовет его с боярами и от него получит грамоту сию. А сейчас великий государь всея Руси отпускает тебя на посольский двор, что на Ильинке, и велит ждати там, а чтобы гости заморские сами грамоты метали – такого у нас не повелось.

Переводчик начал переводить Ричарду Джексону растерянно – в первый раз за весь прием, – остановившемуся вполоборота к нему. Когда до Джексона дошел смысл речи Телепнева, он взял себя в руки, решив, что еще ничего не потеряно для их важного дела – разрешения на плавание по Волге в Персию, – трижды поклонился царю, а потом еще несколько раз, пятясь к дверям. Кто-то из бояр хохотнул, но сам царь неодобрительно посмотрел в его сторону.

– Гибок фряга, как лозняк! – вслух крякнул Романов.

– За часы восхотел Волги доколотиться для своих кораблей, вишь ты! – вставил Мстиславский.

– Я говорил: у них у всех одно на уме… – заметил было Козьма Минин, но на него зашикали, что-де много берет на себя мясник нижегородский.

Закашляли, закряхтели болезненно, только один Пожарский согласно кивнул своему соратнику по недавним тяжелым временам.

– Воротить! Воротить его! – закричал царь.

Вся Дума на миг опешила, а когда поняли, что царь велит воротить англичанина, с ближней к двери скамьи бросились, сбивая друг друга в давке, несколько бояр, стольников, думных дворян, остальные притихли в ожидании.

Ричард Джексон едва не вбежал в палату, надежда светилась в его глазах: не случайно зовет его царь – ускорить дело велит с просьбой за понравившийся подарок! Есть Провидение, есть награда за все труды морские, за лишения, болезни, за многомесячные одиночества их корабельного братства! Он вспомнил об унесенном корабле «Благое предприятие», которого так и не дождались ни в Михайло-Архангельске, ни в Устюге Великом. Про город Устюг он тоже вспомнил на миг, и то потом покрылся, – такого страху натерпелся в ту страшную ночь! Нет, хорошо, что он увел свой корабль в Вологду…

Царь сидел на троне. Перед ним уже был низкий, устойчивый столец, придвинутый к самым ногам и покрытый красным бархатом, а на нем стояли английские часы. Михаил и патриарх наклонились и рассматривали что-то внутри часов, за отворенной задней дверцей. Оба не обратили внимания на поклоны англичанина, обсуждая что-то. Наконец Михаил поднял голову, откинулся на высокую спинку трона и рукой поманил гостя к себе.