игрушки. С Серёжей ёлку ни разу не ставили, Новый год в ресторане, потом сразу в Финляндию на лыжах кататься – чего заморачиваться!

Вскоре пришёл отец Игоря и исподлобья оглядел Марину.

– Здравствуйте! У нас тут гости, оказывается. Степан Емельянович. А вас как величать?

– Марина… – она испуганно привстала, больно суровым он ей показался.

– Ну и чем занимаетесь, Марина? Учитесь, работаете?

Она и не знала, что сказать, покраснела, растерялась.

– Пап, садись за стол. К чему эти расспросы?!

– Да, Стёпочка, садись, поешь что-нибудь. Весь день в кабинете сидишь, работаешь. Оттого и смурной такой.

– Нормальный я! С чего ты взяла! Уже ничего и спросить нельзя у молодёжи.

Назад ехали молча. В машине играла русская попса, хлопья снега бились о лобовое стекло. Настоящая метель!

– Красивая ты, Марина! – неожиданно сказал Игорь. – У тебя серьёзно с твоим парнем?

Марина застыла, смотрит вперёд и не знает, что сказать. Что удобно, не скажешь, а другого слова не подобрать.

Она смутно помнила, как решилась к Игорю уйти, и не в один день всё произошло, долго мучилась. Помнила только лицо Сергея и то, как он не мог поверить, что всё сказанное ею тогда не бред, а самое главное, не любит и никогда не любила. И откуда столько жестокости взялось, вроде не злая по натуре. Подло поступила и себе оправдание искала, ведь не на богатея променяла. Что тогда Игорь из себя представлял?! Ровным счётом ничего, молодой перспективный парень с университетским образованием, на среднем окладе в одной из компаний. Кто тогда знал, что выбор окажется правильным и она получит всё, о чём мечтала.

Она уходила к человеку, в котором нашла много общего, с Сергеем всё было шатким и тревожным, и с таким образом жизни ничего путного из него не получится. Так и произошло. Случайно встретила его через пару лет и не сразу узнала: худой, неухоженный, видно, не только дурь курит, но и ещё чем-то балуется. Такое и при ней случалось: нашла как-то в пиджаке белую гадость, в фольгу завёрнутую. Она тогда скандал закатила, а он соврал, что не его это, приятеля.

Жалко было на него смотреть и стыдно перед ним: может, была бы рядом – постаралась вытащить из этой ямы. А так… бросила и, сама не думая, к краю подтолкнула. Хороший он был, Марина всегда это знала, но разные, всё равно однажды наступил бы конец. Она и машину хотела вернуть, когда расставались, – Сергей отказался. Лучше бы забрал и что-нибудь некрасивое выкинул, легче было бы. Так навсегда и остался в памяти с глазами, полными слёз от её несправедливости и обмана.

На втором этаже уютного кафе освободился столик у окна с видом на Казанский собор. Со стороны храм всегда выглядел иначе, скромнее, что ли. Когда стоишь совсем рядом, идёшь сквозь колоннаду или поднимаешься по лестнице к огромным вратам, появляются трепет и волнительное восхищение. Раньше здесь находился музей истории религии и атеизма, и когда-то ей трудно было представить, как собор вновь обретёт статус действующего храма. Долго не решалась переступить его порог, а когда пришла – и то совершенно случайно, – была поражена: Казанский мистически ликовал, словно никогда не было лет забвения.

Она не была верующей, но крест носила, иногда всуе крестилась, и каждый год на Пасху посылала Лиду за куличом, и непременно освещала крашеные яйца. С Игорем они были из поколения некрещёных, только Игорь был убеждённым атеистом, а она из сомневающихся, сказывалось влияние бабушки и её вечное «Бог всё видит!»

За окном по-прежнему, только тёмные тучи начинали медленно расходиться и распадаться на все оттенки серого – излюбленный цвет питерского неба. Она не заметила, как исчез эклер с шоколадной глазурью, заказала ещё один и следом корзиночку с повидлом и взбитыми сливками.

Позвонила Вика:

– Ну ты где?

– Я, как свинья, поедаю третье пирожное без намёка на угрызение совести, – вдруг замолчала, тяжело вздохнула и чуть не заревела. – Вот такие дела… Викуся… Я в кафе в Доме книги на втором этаже. Сижу у окна… Одна…

– Жди там! Минут через пятнадцать буду. Только не жри больше!

– Постараюсь… – промямлила Марина и уставилась на Казанский собор.

«Может, покреститься?! Прийти прямо сейчас, найти батюшку и всё выложить как есть. Мол, так и так, ищу спасения…» Она представила, как тот строго посмотрит на неё, а может, и с позором выгонит, хотя, по идее, должен наставить на путь истинный. Бред какой! Марина попросила у проплывающей мимо официантки ещё одну чашку капучино.

– Только без корицы, пожалуйста.

«Вот, видно, и началось. То не то, это не так!»

Вика не сразу узнала Маринку. Та, уставившись в окно, съехала со стула и чуть ли не лежала, вытянув ноги.

– Если бы не сапоги, в жизни бы тебя не узнала! А костюмчик где такой нарыла?

Вика плюхнулась на свободное место и начала заправлять за уши выбившиеся тонкие пряди волос. В отличие от Маринки, с шевелюрой у Виктории была беда, если не сказать катастрофа. Свою парикмахершу Лизу она давно взяла в полон, платила вдвое больше и вызывала на дом практически через день.

– Что, Лизавета заболела? – Марина расплылась в улыбке.

Вика шутку не оценила и уже готова была приобидеться, как вспомнила, что приехала на встречу с подругой совсем по другому случаю и зацикливаться на себе не есть правильно.

– Рассказывай давай. Не томи! Никогда тебя такой не видела.

Марина посмотрела на Вику глазами печальной коровы и снова упёрлась взглядом в Казанский собор.

Виктория была хорошей подругой, Марина давно вросла в неё всем своим существом и с первой минуты их знакомства поняла: такого человека в её жизни ещё не было. Когда ходила на восьмом месяце беременности, они переехали с Игорем в Разлив, на дачу к его родителям: врачи посоветовали больше бывать на воздухе и обязательно двигаться, а не лежать весь день в кровати и наращивать массу. Дача на неё кардинально не повлияла, вес рос, и она каждый раз нехотя ехала в город в женскую консультацию выслушивать очередные нарекания. Ей было скучно и уже несколько утомительно носить огромный живот, с трудом переворачиваться с боку на бок, мучительно натягивать ботинки и постоянно жалеть себя. Не спасал даже Игорь, который, как терпеливая наседка, выполнял любой её каприз и втайне не мог дождаться, когда же она родит и наступит долгожданный покой. То, что вредничала и порой была невыносима, Марина не отрицала, но с собой ничего поделать не могла и рожать страшно боялась.