– Tutto andrà bene, – Дарио похлопал Аниту по плечу, – ну и судья, надеюсь, попадётся нормальный, но, повторяю, ты должна быть максимально спокойна. Пей травяные чаи, делай йогу, ходи к психологу, делай что хочешь, но ты должна быть дзен, Будда, сама нирвана, cazzo («блин»). Он обвиняет тебя в том, что ты агрессивна, а нам надо доказать обратное. Анита, он будет тебя провоцировать. Тебе есть куда уехать?

Анита смущённо пробормотала:

– Так, а как же это, как его abbandono del tetto congiugale, – ну, что не могу съехать, это будет расценено как побег.

Адвокат одёрнул пиджак:

– Это несколько устарело. Все понимают, что идёт расследование. Надо просто написать ему официальное письмо: мол, так и так, я временно там-то, можешь видеть своих детей, когда хочешь, до суда я здесь.

Слёзы на Анитином лице окончательно высохли.

– Но если ты в доме, то держи наготове телефон: как только он тебя провоцирует, записывай. Главное, тебе нельзя срываться. Сейчас точно нет.

Анита закивала. Тогда она сорвалась, но она докажет, что никогда пальцем не тронула своих детей, в отличие от него.

45

– Почему вы не подали на развод, если всё было так невыносимо? – спросила психолог социальных служб, которую назначили Аните.

К психологу отправили и детей. Катя рассказала, что Миша нарисовал папу с кривым ртом и сказал, что у него «всегда плохое настроение».

«Видели ли дети, как вы ссоритесь? Как давно вы ругаетесь? Бил ли муж детей?» Вереница вопросов. Анита старалась отвечать спокойно, уверенная в своей правоте. В ту ночь, когда она кинулась на него, она думала, что дети уже спали. Она уверена, что Миша ничего не понял и что это не оказало на него травмирующего эффекта.

– Я допустила ошибку, – говорила Анита, сжимая кролика, которого дала ей дочка со словами: «Мамочка, Люся тебе поможет», – и я пошла на терапию к психологу.

Гештальт-терапевт из Минска (параллельно социальному обязательному психологу Анита всё же решила найти личного) принимала по zoom и задавала непривычные вопросы. Например, она спрашивала, что Анита чувствовала в теле, когда Бруно на неё кричал. Или орал на детей. Аните было сложно понять это «чувствует в теле» или «обратите внимание на тело», но после третьей сессии у неё получилось.

Что она чувствовала, когда он не поздравил её с днём рождения и оставил с холодной пиццей? Разочарование. Внутри что-то развалилось. Наверное, рассыпался тот воздушный замок, который она тщательно строила все эти годы.

Что она чувствовала, когда он двинул столом в её большой живот в первую беременность? Горе. Внутри всё плакало, а потом, закрывшись в ванной, она плакала по-настоящему, так же сильно она плакала только раз, когда не стало её мамы. Теперь она, сама вот-вот мама, с огромным животом, сидела на краю ванны и рыдала, потому что понимала, что сделала ошибку. Ведь она понимала это уже тогда, верно?

С одной стороны, всё, что происходило вокруг сейчас: встречи с государственным психологом, адвокатом, социальными работниками, – было как во сне. С другой стороны, с каждым днём она чувствовала, что просыпается.

Личные границы, ощущение безопасности, «что ты чувствуешь сейчас», – эти слова она слышала и произносила всё чаще.

Впервые за много лет у Аниты улетучились ожидания. Исчезла надежда. Она перестала себя терзать. Докапываться до причин и следствий.

Почему он так сделал? Могла ли она это предотвратить?

Она перестала себя винить.

Дело не в ней и не в её мужской энергии.

Ей не надо было работать над отношениями, ей надо было просто из них выйти.

По выходным Анита гостила у Гали. Дети играли вместе, Анита рассказывала, как продвигается процесс, что спрашивали социальные работники. Иногда Галя звонила Анджеле и просила совета. Анджела рекомендовала быть честной и показать, что Анита не допустит того, что произошло, снова.

Адвокат, рекомендации социальной работницы, поддержка подруг и встречи с психологом. Её жизнь была наполнена поддержкой.

Работу свою Анита полюбила ещё сильней. Она боялась подумать, что было бы, если бы она не работала. Начальник всегда ценил её за трудолюбие и обязательность. Узнав о произошедшем, он долго качал головой:

– Ну ты подумай! Я готов выступать в качестве свидетеля, подтвердить, что ты адекватная мать и ответственный сотрудник.

С каждым днём Анита боялась всё меньше. Постепенно в ней росла уверенность, что всё и правда закончится благополучно. Она подала на развод, но съехать пока не решалась, ей было жалко детей: они так любили свои игрушки и детскую комнату.

* * *

В Милане стояла дивная весна, временами напоминающая полноценное лето. В квартале Тортона, где работала Анита, началась Неделя дизайна. Улицы наводнили разноцветные креативщики со всего мира, лавки и магазинчики превратились в музеи и выставки.

Риккардо оборудовал дополнительное место на улице, так что подруги встречались теперь исключительно снаружи.

– Мне назначали дату слушанья через месяц, – заявила Анита, встретившись с подругами на обеде.

– Волнуешься? – спросила Снежана.

– Да, но с адвокатом как-то спокойней.

– А кто у тебя судья, кстати, знаешь? – спросила Кристина, отправив оливку из бокала с мартини в рот.

Анита поморщилась, достала из сумки записи.

– Ливорнези… вроде как. – Она порылась в сумке и вытащила блокнот. – Ну и почерк – сама написала, сама не понимаю. – Анита, разглядывая записи, прищурилась.

Кристина перестала жевать оливку. Она взяла салфетку и выплюнула её обратно, что было для Кристины очень странно: она обожала оливки, особенно вымоченные в мартини.

– Что? – нетерпеливо спросила Анита.

Кристина подняла брови, зажевала край губы и прокашлялась.

– Просто… как сказать, – Кристина мяла салфетку.

Снежана цокнула:

– Ну же?

– Это тот же судья, который лишил Наташу с виа Моцарт родительских прав, – выпалила она и жалостливо посмотрела на Аниту, как будто это она, Кристина, виновата в выборе судьи.

Всё внутри Аниты резко сжалось, казалось, что внутренности собрались в огромный узел. Она залпом выпила мартини Кристины, пробормотала что-то невнятное, подскочила, ринулась в кусты за углом заведения, согнулась пополам и зашлась в приступе тошноты.

Когда Анита вернулась за столик, её подруги сидели в том же положении, неподвижно, с широко раскрытыми глазами и не моргая, как большие фарфоровые куклы. Обе растерянно смотрели на Аниту.

– Ну, это ещё ничего не значит… – начала Кристина, но Анита остановила её жестом.

Она помотала головой.

– Это конец, – сказала Анита тихо и закрыла лицо руками.

Как она будет жить?.. Как это происходит обычно? У мамы забирают детей, и что потом? Она сможет их видеть хотя бы иногда? С