Однако судьбе было угодно, чтобы поспешное появление миссис Фишер, при которой Ван Олстин играл роль адъютанта, разбило группу до того, как Селден ступил на порог гостиной. Один или двое кавалеров отправились на поиски соседей по трапезе, прочие, заметив приближение Селдена, расступились перед ним, отдавая должное молчаливому братству бальной залы. Таким образом, Лили стояла совсем одна, когда он подошел к ней, и, заметив надежду в ее взгляде, он почувствовал радостное удовлетворение оттого, что, может быть, этот взгляд предназначен именно ему. И действительно, выражение ее глаз становилось глубже и теплее, когда она смотрела на него, потому что даже в эту минуту самоупоения Лили почувствовала, что жизнь сильнее пульсирует в ней, как всегда случалось в его присутствии. В его вопрошающем взгляде она читала восторженное подтверждение своего триумфа, и в этот миг ей показалось, что она хочет быть такой красивой лишь для него одного.

Ни слова не говоря, Селден протянул ей руку. Так же безмолвно она приняла ее, и они вышли, но не туда, где ждал накрытый к ужину стол, а против общего течения. Лица проплывали мимо, словно образы в стремительном потоке сновидения; она едва ли замечала, куда Селден ведет ее, пока они не вышли через стеклянную дверь в конце длинной анфилады комнат, внезапно очутившись в душистой тишине сада. Под ногами шуршал гравий, а вокруг простирался сумрак летней ночи. Подвесные фонарики создавали изумрудные пещеры в гуще листвы и белили струи ключа, бьющего среди водяных лилий. Это волшебное место было пустынно: ни звука, кроме плеска струй, опадающих на широкие листы, да обрывков музыки, долетающей, казалось, с того края дремлющего пруда.

Селден и Лили замерли: нереальность сцены казалась им частью их собственных ощущений, подобных сновидению. Их не удивили ни летний бриз, обвевающий лица, ни огоньки среди ветвей, повторяющиеся под сводами звездного неба. И пустынность вокруг была для них не более странной, чем сладость оттого, что они здесь наедине. Наконец Лили высвободила руку и свернула в сторону. Ее стройную фигурку в белом платье очертил сумрак ветвей. Селден пошел за ней следом, и все так же молча они сели на скамейку у родника.

Внезапно она подняла глаза и посмотрела на него серьезно и умоляюще, как ребенок.

— Вы не разговариваете со мной — вы плохо думаете обо мне, — прошептала она.

— Но я все равно о вас думаю, Бог тому свидетель! — сказал он.

— Почему мы не видимся? Почему мы не можем быть друзьями? Вы когда-то обещали мне помощь! — продолжала она тем же тоном, слова как будто сами срывались с губ.

— Я могу вам помочь только своей любовью, — сказал он приглушенно.

Она не ответила, но повернула к нему лицо нежным движением цветка. Он медленно наклонился к ней, и губы их встретились. Она отпрянула и встала со скамейки. Он тоже поднялся, они стояли друг против друга. Внезапно она схватила его ладонь и прижала ее на мгновение к своей щеке.

— Ах, любите меня, любите, но не говорите так!

Она заглянула ему прямо в глаза и, прежде чем он смог ответить, повернулась и, проскользнув сквозь сплетение ветвей, исчезла в сияющем пространстве за ними.

Селден остался стоять на месте. Он слишком хорошо знал быстротечность таких изысканных минут, чтобы пытаться следовать за ней. Но вскоре он вернулся в дом и сквозь пустые комнаты направился к выходу. Несколько дам в роскошных накидках уже собрались в мраморном вестибюле, а в гардеробной он застал Ван Олстина и Гаса Тренора.

Первый из них, когда вошел Селден, стоял и придирчиво выбирал сигару из ряда серебряных коробок, гостеприимно расставленных на столике у двери.

— Привет, Селден, что, тоже уходите? Вы такой же эпикуреец, как и я, и не хотите видеть, как все эти богини уплетают черепаховый суп? Боже, столько хорошеньких женщин, но ни одна не сравнится с моей маленькой кузиной. А драгоценности? Вот скажите мне, зачем женщина надевает драгоценности, если ей и так есть что показать! Вся беда в том, что все эти безделушки совершенно скрывают фигуру. Я никогда не замечал, как прекрасно сложена Лили.

— И не ее вина, если теперь об этом не знают все, — проворчал Тренор, покраснев от натуги в борьбе с собственным пальто. — Дурновкусица, говорю я вам, а не сигары. Никакой гарантии, что вы курите в этих новых домах, — похоже, тут сигары закупает повар. Остаться на ужин? Нет уж, дудки! Народу набивается столько, что нельзя даже подойти к тем, с кем хотел бы пообщаться… Я уж скорее стану ужинать в вагоне надземки в час пик. Моя жена была чертовски права, что не пошла, она верно говорит: жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее, объезжая норовистых нуворишей.

Лили пробудилась после сладкого сна и нашла у изголовья две записки.

Одна была от миссис Тренор, которая сообщала, что ненадолго приедет в город и надеется, что мисс Барт найдет возможность пообедать с ней. Другая — от Селдена. Он кратко написал, что важное дело требует его присутствия в Олбани и посему он не вернется до вечера, но просит сообщить ему, в какое время завтра она может с ним встретиться.

Лили, откинувшись на подушки, задумчиво глядела на письмо Селдена. Сцена в оранжерее у Браев была частью ее снов, но она не ожидала, что пробуждение станет доказательством их реальности. Ее первой реакцией было раздражение: этот непредвиденный поступок Селдена усложнил ей жизнь. Так не похоже на него — поддаться столь иррациональному порыву! Неужели он и вправду хочет сделать ей предложение? Однажды она уже объяснила ему, что надежда его тщетна, и его последующее поведение, казалось, подтверждало, что он принял отказ с благоразумием, каким-то образом унизившим ее тщеславие. И благоразумие это держалось только за счет его отказа видеть ее. Но хотя не было ничего в жизни слаще, чем ощущение власти над ним, она видела опасность повторения того, что случилось минувшим вечером. Поскольку она не могла выйти за него замуж, было бы благом для него и облегчением для нее самой черкнуть ему строчку-другую и дружески уклониться от свидания — наверняка он прекрасно поймет такой намек, — а когда они встретятся снова, то будут, как обычно, на дружеской ноге.

Лили спрыгнула с кровати и направилась прямо к письменному столу. Ей захотелось написать письмо немедленно, пока решимость ей не изменила. Она чувствовала слабость после короткого сна и вчерашних волнений, а взгляд на письмо Селдена вернул ее к кульминации торжества, к моменту, когда она прочла в его глазах, что нет такой философии, которая могла бы устоять перед ее силой. Как хорошо было бы пережить это снова… никто другой не смог бы заставить ее с такой полнотой испытать это чувство; и она не хотела отказом испортить себе роскошное воспоминание. Она взяла перо и стремительно написала: «Завтра в четыре», и пробормотала под нос, когда засовывала лист в конверт:

— Я легко откажусь от него завтра.

Приглашение Джуди Тренор обрадовало Лили. Это была первая весточка из Белломонта с тех пор, как она последний раз побывала там, а ведь ее до сих пор посещал страх, что она навлекла на себя недовольство Джуди. Но это характерное распоряжение, казалось, намеревалось восстановить их прежние отношения, и Лили улыбнулась мысли, что, скорее всего, подруга призывает ее, дабы послушать рассказ о развлечениях у Браев. Миссис Тренор не почтила своим присутствием праздник, возможно, по причине, откровенно провозглашенной ее мужем, или, как чуть иначе сформулировала миссис Фишер: «Она не выносит нуворишей, если только не сама их открыла». Но в любом случае, как подозревала Лили, Джуди, надменно оставшись в Белломонте, со всепоглощающим рвением хотела услышать обо всем, что пропустила, узнать совершенно точно, в какой мере миссис Веллингтон Брай превзошла всех предыдущих конкурентов в глазах общества. Лили была вполне готова удовлетворить ее любопытство, но так случилось, что у нее уже было приглашение на обед. Однако, подумав, она решила заехать к миссис Тренор хоть ненадолго и позвонила горничной, чтобы та отправила телеграмму, извещающую о намерении повидать подругу этим вечером в десять часов.