— Позитивного характера?

— Негативного.

— Что ж, случается, это срабатывает, — признал врач. — Я несколько раз сам применял этот метод. В двух случаях из примерно десяти это помогло. А вы, что же, намерены попробовать?

— С вашей помощью, уважаемый доктор.

— Нет, я на это не пойду! Сами угрожали в случае чего расправиться со мной, а теперь предлагаете экспериментировать. Но это же риск, большой риск.

— Мы пойдем на него вместе, — вкрадчиво произнес Бурего. — С этого момента считайте меня вашим верным союзником.

— Но сын больного…

— Плюньте.

— Как это плюнуть? — не поверил ушам Жестяков.

— Очень просто, — сказал Бурего. — Сам Леонид и мухи не обидит. Он всегда действует через меня, а я на вашей стороне. Ну что, попробуем?

— Не знаю, не знаю… — Врач поколебался. — Для того чтобы человек, находящийся в коме, мог воспринять информацию, он должен обладать способностью ее воспринимать. Понимаете, что я имею в виду?

— Надеюсь, — смиренно ответил Бурего.

— И такие предпосылки имеются, — задумчиво продолжал Жестяков.

— Вот как?

— Да. Налицо возвращение глоточных, корнеальных и кожных рефлексов.

— Это значит?..

— Само по себе это пока что ничего не значит. Однако после этого обычно возвращаются мышечные реакции. Появляется способность двигать конечностями или хотя бы пальцами. Больной начинает видеть, если ему приподнять веки.

— Вот это мы и сделаем, — пообещал Бурего. — Заставим его открыть глаза и кое-что ему покажем.

— Но еще слишком рано! — спохватился главный врач.

— Ничего, мы подождем. Время у нас есть. Немного, но есть.

Последнюю тираду Бурего произнес, скорее, для самого себя, чем для собеседника. Попрощавшись, он хотел вернуться к видеонаблюдению, но мама позвала его на пирожки с капустой, картошкой и мясом. Горячие, ароматные, они так и проскакивали в пищевод.

За ужином Бурего много говорил, шутил и даже опрокинул три рюмки коньяку.

— За удачу, — приговаривал он всякий раз.

И делал рукой такой жест, будто обрел способность видеть ее и чокаться с ней.

Для своего возраста Лиля рисовала очень даже неплохо. Могла нарисовать похожих друг на друга зверей, называвшихся по-разному. Солнце в косматых тучах. Человечков с большими кудрявыми головами и тонюсенькими конечностями.

Но в то утро она нарисовала не просто человечка, а именно женщину — в платье, с непонятным предметом в руке.

— Что это? — спросила Юлия Александровна.

— Сумочка, — пояснила внучка. — Ее держит мама. Это она.

— Слона лучше нарисуй, — предложил Ефим Борисович. — Или крокодила.

— Я хочу маму. Она скоро придет?

Ефим Борисович грозно взглянул на супругу, подозревая, что она слишком много треплет языком. Но она критику в свой адрес не приняла, поспешив заявить:

— Я ничего ей не говорила.

— А по телефону кто болтал? — проворчал Ефим Борисович. — Думаешь, если ушки маленькие, то они ничего не слышат?

— Мои ушки всё слышат, — подтвердила Лиля, протягивая ему лист бумаги. — Вот тебе слон, дедушка. А хвост у него, как у крокодила.

— Зачем ему такой хвост?

— Летать.

— Разве хвостами летают? — вмешалась Юлия Александровна. — Летают крылышками.

Она несколько раз взмахнула руками, но на полет какой-либо известной человечеству птицы это похоже не было.

— Мой слон летает хвостом — вот так. — Девочка плавно подвигала рукой. — Но пусть будут и крылышки тоже, мне не жалко. Давай, дедушка, я дорисую.

В прихожей щелкнул дверной замок. Лица взрослых дружно повернулись в ту сторону. Лиля продолжала рисовать, склонив голову к плечу. Ее абсолютно не волновало, кто там пришел. Юлия Александровна и Ефим Борисович слегка напряглись.

С тех пор, как Вадим позвонил и велел срочно уезжать, их сердца были полны тревоги. Сын сказал, что ничего страшного не происходит и бояться не надо, но если так, то почему нужно было прятаться, как преступникам? Он предупредил также, чтобы родители никому не звонили, а садились в такси и ехали к его бывшему сослуживцу, Виктору Рученкову.

Виктор был холостяком без вредных привычек. Жил он с большой слюнявой собакой размером с теленка, поэтому в его квартире пахло, как в зверинце, сколько ни проветривай. Он принял гостей без особой радости, но и неудовольствия не проявил. Просто предоставил в их распоряжение комнату и отправился прогуливать своего черного бычка. Он очень часто его прогуливал, наверное, чтобы не общаться с гостями.

Сейчас он вошел в комнату с таким лицом, словно только что похоронил кого-то очень близкого.

— Что-то случилось? — встревожилась Юлия Александровна, заметив перекошенные усы Рученкова.

— Нет, всё в порядке, — ответил он, дико озираясь, словно никогда прежде своей квартиры не видел. — Там Вадька вас внизу дожидается. С вещами. Повезет куда-то.

— Папа приехал! — заверещала Лиля, бросившись к своему рюкзачку с утенком.

— Наконец-то, — произнес Ефим Борисович с облегчением. — Собирайся, мать.

— Сейчас, — сказала Юлия Александровна, не сводя глаз с Рученкова. — А где Каспер?

Каспером звали хозяйского пса, который был слишком велик, чтобы забыть о его существовании.

— А? — переспросил Рученков. — Бегает-где-то.

— С поводком?

— А? Нет, верней, да. Чего ему сделается.

Было непонятно, говорит ли Рученков о поводке или о самом Каспере.

Юлия Александровна пожала плечами и отправилась в кухню, чтобы не забыть ничего из продуктов. Ефим Борисович уже распихивал вещи по сумкам. Лиля нетерпеливо переминалась с ножки на ножку, подбрасывая на спине набитый игрушками рюкзак.

Рученков подошел к столу и уставился на детские рисунки. При виде хвостатого лопоухого слона ему захотелось плакать, потому что он решил, что девочка изобразила Каспера.

Прогуливаясь с псом, Рученков всегда немного стеснялся огромных куч, которые наваливал его четвероногий любимец. Можно было, конечно, купить кульки, перчатки и салфетки, чтобы оперативно убирать за Каспером. Однако тогда Рученков стеснялся бы еще сильнее. Поэтому всё шло по раз и навсегда установившейся традиции. Пес справлял нужду, где приспичило, а потом Рученков утягивал его куда-нибудь подальше и делал вид, что не имеет никакого отношения к очередной куче собачьего дерьма.