Джоду страстно желал быть среди них своим, стоять вахты и получить место на реях, но боцман Али и слышать ничего не хотел. Как-то раз Джоду заикнулся о своей мечте, но в ответ получил пинок:

— Наверх поднимется лишь твоя жопа, когда ее насадят на мачту.

Стюард Пинто, который всегда был в курсе всех событий на корабле, намекнул Джоду, отчего боцман на него взъелся:

— Все из-за барышни. У боцмана свои планы, и он опасается, что девица собьет малума с панталыку.

— Какие планы?

— Кто ж знает? Но девица ему ни к чему, это уж точно.

Словно в подтверждение догадки стюарда, через пару дней Захарий перехватил Джоду возле якорного ворота. Он явно был не в своей тарелке, когда отрывисто спросил:

— Ты хорошо знаешь мисс Ламбер?

Прибегнув к скудному запасу морского лексикона, Джоду отрапортовал:

— С носу до кормы, сэр!

Ответ помощника рассердил:

— Эй ты! Разве о дамах так говорят?

— Виноват, сэр. С подветренного борта!

Не добившись толку, Захарий прибегнул к услугам Али как толмача. Под боцманским прищуром испуганный Джоду резко сменил курс и лаконичными ответами старался убедить Зикри-малума, что едва знаком с мисс Ламбер, поскольку был простым слугой в доме ее отца.

Он облегченно вздохнул, когда боцман отвел взгляд.

— Юнга говорить, отец шибко дерево-трава знать. Все время рвать-собирать. Денег не иметь. Лихорадка его убивать, Берра-саиб второй отец. Мемсаиб шибко довольный. Много-много рис есть. Зикри-малум надо она забывать. Как учить корабль водить, когда все время мадам-мандам думать? Лучше потешить елдак-малдак, пока свадьба нет.

Неожиданно Захарий обиделся.

— Пропади ты пропадом, серанг Али! — закричал он. — Ты о чем-нибудь ином думаешь, кроме елдака и манды?

Когда раздраженный помощник скрылся из виду, боцман злобно защемил юнге ухо:

— Хочешь его сосватать, да? Раньше ты у меня сдохнешь, сводник паршивый…

Узнав о разговоре, стюард удивленно покачал головой. Можно подумать, сказал он, боцман приберегает малума для собственной дочки.

* * *

Дити с Калуа понимали: шанс спастись в том, чтобы по Гангу добраться до большого города вроде Патны или Калькутты, где можно исчезнуть в людской гуще. Патна ближе, но все равно это добрых десять дней пути; сушей добираться нельзя — велик риск, что их узнают: наверняка слух о побеге уже разлетелся, и если их поймают, даже от родичей пощады не будет. Осторожность требовала плыть по реке, пока самодельный плот справляется с грузом. К счастью, возле берега было полно топляка и камышей, годных для укрепления хрупкого суденышка; потратив день на ремонт, новобрачные вновь пустились в плавание.

Через два дня впереди показалась деревня, где нынче в семье дяди жила Кабутри. Увидев знакомый дом, Дити уже не могла плыть дальше, не попытавшись свидеться с дочкой. Если повезет, тайная встреча выйдет очень короткой, но Дити хорошо знала эти места и надеялась подкараулить девочку, когда та будет одна.

Дом под соломенной крышей, в котором прошло ее детство, а теперь жила семья брата, стоял у слияния Ганга и Карамнасы. Как явствует из его названия — «убийца кармы», приток святой реки пользовался дурной славой: мол, окунешься в него, и он смоет все твои добродетели, взлелеянные тяжким трудом. От Ганга и его зловредного рукава дом отстоял в равной мере, а посему женщины предпочитали купаться и брать воду в благоприятном потоке. Калуа остался в миле от деревни, Дити же схоронилась на берегу, легко найдя укрытие среди валунов, откуда хорошо просматривались обе реки.

Настроившись на долгое ожидание, она вспоминала истории о водах Карамнасы, что грязнят души умерших. Казалось, знакомые с детства окрестности сильно изменились, словно нехороший приток выбрался из русла и разлил свою пагубу по берегам: опийная страда закончилась, и только высохшие стебли маков укрывали поля. Лишь кое-где глаз радовала зелень манго и хлебных деревьев. Вот так же сейчас выглядят ее поля, и если б она была дома, то ломала бы голову, где раздобыть пропитание. А здесь то же, что и всюду, — кабала опийной фабрики: крестьяне связаны договорами, которые не оставляют иного выбора как все угодья засеять маками. Вот урожай собран, но запасов съестного в обрез, а значит, еще глубже залезай в долги, чтоб прокормить семью. Может, маковую напасть разносит Карамнаса?

В первый день Дити дважды видела дочку, однако покинуть укрытие не смогла — девочка шла с кузинами. Но даже взглянуть на нее было счастьем: просто чудо, что Кабутри совсем не изменилась, тогда как ее мать побывала между жизнью и смертью.

Стемнело, и Дити вернулась к плоту, рядом с которым Калуа развел костерок. После побега у нее осталось единственное украшение — серебряное носовое кольцо, все остальные драгоценности Чандан Сингх предусмотрительно снял, перед тем как вести ее на костер. Эта побрякушка оказалась бесценной, ибо в соседней деревне Дити обменяла ее на гороховую муку — надежное и сытное подспорье всех странников. Вечерами Калуа разжигал костер, и Дити на весь день напекала лепешек. А захочешь напиться — воды в Ганге вдосталь.

На рассвете Дити вернулась в свое укрытие, но в тот день дочку не видела. Лишь на закате следующего дня она углядела Кабутри, которая с глиняным кувшином у бедра шла к Гангу. Убедившись, что вокруг никого, Дити выждала, когда девочка войдет в воду, и подкралась к реке. Чтобы не испугать дочку, она шепнула знакомое заклинание:

— Джай Ганга майя ки…

Это было зря, потому что Кабутри тотчас узнала голос и обернулась. Увидев мать, она испуганно вскрикнула и выронила кувшин, а потом без чувств повалилась в воду. Течение, умыкнувшее кувшин, подхватило бы и девочку, но Дити бросилась в реку и успела схватить ее за подол сари. Глубина была по пояс, так что она сумела вытащить дочку на берег и, перекинув через плечо, отнести в свое укрытие меж двух валунов.

— Кабутри… доченька…

Баюкая девочку на коленях, Дити целовала ее в щеки. Наконец веки Кабутри встрепенулись, и она открыла глаза, в которых застыл испуг.

— Кто ты? — всхлипнула девочка. — Призрак? Чего ты от меня хочешь?

— Кабутри! — прикрикнула мать. — Ты что, не узнаешь? Это же я, твоя мама!

— Разве так бывает? Сказали, ты умерла… — Кабутри осторожно потрогала глаза и губы Дити. — Это вправду ты? Да?

Дити прижала ее к себе:

— Конечно, это я. Смотри: вот она я, живая. Чего еще про меня наговорили?

— Что ты умерла, прежде чем зажгли костер. Мол, такая женщина в сати не годится, небеса ее не примут… Твое тело унесла река.

Дити кивала, будто соглашаясь. Так даже лучше: коль ее считают мертвой, искать не будут.

— Смотри же, Кабутри, никому не проговорись…

— А что там взаправду было? — спросила девочка. — Как ты убежала?