максимально комфортной среды обитания при минимальных затратах. Вполне «бюджетные» объединенные санузлы, сидячие ванны, скромные душевые установки позволяли решить важные санитарно-гигиенические проблемы городского населения. Так поступали во всем мире после окончания Второй мировой войны.

В начале XX века доступ к комфортному мытью и благам цивилизованной уборной даже в чопорной Великобритании имели далеко не все. Лишь в 5 % домов промышленных городов Северной Англии ванны присоединялись к водопроводу и канализации. Общий вид рабочих районов Великобритании незадолго до начала Первой мировой войны описан в романе Арчибальда Кронина (1896–1981) «Звезды смотрят вниз» (1935): «Здесь было царство почерневших от грязи и копоти каменных домов… Длинный ряд крыш из-за оседания домов тянулся волнообразной линией, напоминая море в бурную погоду. Дворы были обнесены заборами, сооруженными из чего попало… В каждом дворе была общая уборная, и в каждой такой уборной стоял железный бак. Уборные были похожи на сторожевые будки между рядами домов…»[3] Для гигиенических целей в таких условиях использовали большие оловянные или жестяные лохани. Вода туда наливалась из чайников и кастрюль. Кронин фиксирует в романе и эту процедуру: «Посмотрев на часы… она (мать главных героев романа. – Н. Л.) подтащила к огню жестяную лохань и принялась носить кипяток из прачечной. Она черпала воду железным ведром, и хождение с тяжелой ношей сильно измучило ее… Пробило пять часов, и очень скоро с улицы донесся топот – медленные, тяжелые шаги утомленных людей. Работать девять часов в смену, а потом еще взбираться на самый верх холма, на Террасы… Но это хорошая, честная работа, на ней они выросли, и она тоже. Ее сыновья молоды и сильны. Они шахтеры. И другой работы она для них не желала… Она… указала кивком головы на приготовленную ванну с водой и, отвернувшись, принялась накрывать на стол… Несмотря на присутствие матери, все трое сняли башмаки, куртки, фуфайки и брюки – рабочий костюм шахтера, насквозь пропитанный потом, водой и грязью шахты. Раздевшись догола, они стали все вместе мыться в жестяной ванне, из которой поднимался пар». Не везде работала и канализация. Даже в начале 1930-х годов в рабочих кварталах Глазго один туалет часто предназначался для нескольких десятков человек. Из-за антисанитарии и грязи некоторые родители запрещали детям пользоваться подобным «удобством».

Не все благополучно с гигиеной в первой половине XX века обстояло и во Франции, традиционно ассоциирующейся с модой и роскошной парфюмерией. «Для городского жилья XX век еще не наступил… В Руане… в более чем в половине многоквартирных домов, не было водопровода… Общественными колодцами и водоразборными кранами на улицах все еще пользуются часто. На многих улицах нет канализации. Санитарное оборудование более чем рудиментарно. Конечно, нет никаких ванных комнат там, где даже кран с холодной водой над мойкой был редкостью. Никаких уборных в квартирах, все те же выгребные ямы во дворах и грязные сортиры на лестницах»[4]. Это цитата из пятого тома фундаментальной «Истории частной жизни», выпущенной под редакцией знаменитых французских социальных историков Филиппа Арьеса и Жоржа Дюби. В Германии между двумя мировыми войнами санитарно-гигиеническая обстановка выглядела более благопристойной, благодаря возведению в ряде крупных городов и, прежде всего, в Берлине социального жилья. В 1926 году немцы построили чуть более 200 тысяч, а в 1929-м – около 320 тысяч квартир, дешевых, малометражных, но оснащенных водопроводом и ватерклозетами.

В российских городах начала XX века специально обустроенное помещение для мытья считалось настоящей роскошью и привилегией обеспеченных слоев населения. Во время «жилищного передела» 1918–1920 годов в «богатые» квартиры вселили в большинстве случаев людей, ранее не имевших привычки «брать ванну». В Петербурге, в Москве и других крупных городах бывшей царской России, где до событий 1917 года уже действовала система водоснабжения и канализации, все пришло в упадок. Ужас запустения фиксировали представители большевистских властей, опасавшиеся эпидемий. В материалах обследования, проведенного летом 1921 года в Петрограде, можно прочитать следующее: «Водопровод во всем доме (на Большой Морской улице. – Н. Л.) не действует. Уборные не действуют… Чем ниже спускаться, тем этажи представляют картину разрушения и антисанитарного состояния все мрачнее и мрачнее. Все донельзя загажено и полы поломаны».

«Новая жилищная политика» времен нэпа порождала надежды на исправление ситуации. Правда, власть решила переложить тяготы ремонта разрушенных и запакощенных зданий и, в первую очередь, водопровода и канализации на городских обывателей. В начале 1920-х годов возникли обновленные жилтоварищества. В годы нэпа в них вступали не только пролетарии, но и бывшие владельцы квартир, а также и недавно появившиеся представители новой буржуазии. Они чаще всего заботились о состоянии жилья. В Петрограде, например, жилтоварищество дома на Невском проспекте, которое возглавлял известный фотограф Моисей Наппельбаум, за два года восстановило в здании и водоснабжение, и канализацию за счет жильцов. Одновременно в стране появились ЖАКТы – жилищно-арендные кооперативные товарищества. Их члены могли участвовать не только в управлении жилищным хозяйством, но строить на собственные средства жилье, а главное – его ремонтировать. В середине 1920-х годов в крупных городах СССР в ведении ЖАКТов находилось 75 % всех городских домов. В квартирах жактовских домов в большинстве случаев функционировали и ванные, и туалеты. Однако расползающаяся муниципализация жилья – попросту рост числа коммуналок, а также появление бытовых коммун затормозили внедрение в быт цивилизованного использования ванных и туалетов. Помещения первых нередко превращались в обычное жилье. Писательница Вера Панова вспоминала, что в начале 1920-х годов ее ростовские друзья, объявив себя коммунарами, «поселились в ванной комнате какой-то коммунальной квартиры, один спал на подоконнике, двое на полу, лучшим ложем, занимаемым по очереди, была ванна».

В огромных коммуналках практически никто не мылся в специально отведенных для этой цели помещениях, даже если они не были заняты под жилье. Талантливый литератор Пантелеймон Романов – «живописатель» советского быта 1920-х – начала 1930-х годов – в романе «Товарищ Кисляков» (1927–1930) представил впечатляющее описание санузла в московской коммуналке:

Ванная совокупными усилиями всех жильцов уже давно была приведена в такое состояние, что каждый желавший помыться подозрительно и осторожно заглядывал в нее, но сейчас же, махнув рукой, отходил… В ней было темно, а с потолка, где была уборная верхнего этажа, постоянно капала на голову вода, и на полу была лужа, доходившая своей глубиной иногда до уровня порога. Поэтому там всегда были набросаны кирпичи. Каждый становился на них и, стараясь сохранить равновесие, делал, что ему было нужно. Сходить за водопроводчиком никто принципиально не хотел…

Параллельно в немногочисленных «новостроях» 1920-х годов, копируя европейский, в первую очередь немецкий, опыт массового жилья, советские зодчие активно предлагали проектировать дома и квартиры не только