Тем временем клещи экономических санкций сжимались все туже; в Японии стала чувствоваться нехватка нефти. Коноэ, ввиду того что японские армии в Китае завязли, а переговоры с США, которые в обмен на снятие нефтяного эмбарго требовали, ни много ни мало, эвакуации японцев из Китая, провалились, пришлось подать в отставку. Генерал Тодзё, принявший бразды правления, понимал, что американцы не объявят войну, даже если Япония нападет на Филиппины. С военной точки зрения в Тихом океане они не были к этому готовы: у них насчитывалось всего 3 авианосца против 10 японских, 80 эсминцев против 113 японских, 24 крейсера и линкора против 36 японских. Если к флоту США прибавить военно-морские силы Великобритании и Нидерландов, то все вместе они едва-едва достигали паритета с Японией{182}.

Президент Соединенных Штатов по-прежнему считал (как и перед Пёрл-Харбором) основным врагом нацистскую Германию. Разумеется, это полностью отвечало желаниям Черчилля во время ньюфаундлендского совещания. Атака японцев на Пёрл-Харбор, где развевался американский флаг, дала Рузвельту все основания потребовать, чтобы конгресс проголосовал за войну.

Никто не ожидал там нападения… кроме «Парамаунт»{183}. В самом деле, в кинохронике «Ньюсрилз» от 13 ноября, говоря об опасности войны с Японией, закадровый комментатор упоминал не Филиппины или какую-нибудь другую мишень, а именно Пёрл-Харбор — «прекрасно защищенный и готовый буквально ко всему».

Имел ли место со стороны Рузвельта преднамеренный замысел сделать из Пёрл-Харбора приманку? Вряд ли. Ни он, ни американцы, памятуя об их комплексе превосходства, не могли, конечно, ожидать подобной дерзости от японцев, несмотря на прецедент с Порт-Артуром, расположенным чрезвычайно близко к их базам. Думало ли американское руководство подтолкнуть японцев к войне, закручивая гайки нефтяной блокады? Ничто не доказывает наличие у него такого желания — ведь оно видело своего главного врага в нацистской Германии. Как бы то ни было, поведение столь склонного к манипуляциям Рузвельта не могло не дать повода для подозрений.

Что же касается Гитлера, то, по свидетельству Генриха Хайма (адъютанта Бормана), опубликованному историком Вернером Мазером в 1971 г., фюрер, узнав о нападении на Пёрл-Харбор, якобы сказал: «Теперь англичане потеряют Сингапур. Я этого не хотел. Мы воюем не с теми врагами. Нам следовало бы стать союзниками англосаксонских держав. Но обстоятельства вынуждают нас совершить историческую ошибку»{184}.

Тем не менее вскоре он объявил США войну. С причинами, побудившими его сделать это, мы уже знакомы (см. выше, с. 113).

Немцы, не прекращавшие давить на Японию, чтобы та вступила в войну, очень обрадовались, когда их союзник, наконец, перешел от слов к делу. В ту же ночь Риббентроп позвонил Чиано и сообщил ему эту новость. Войну с США Гитлер уже начиная с осени 1940 г. из-за отказа Англии капитулировать считал неизбежной{185}. Разве что он успел бы, победив СССР, сформировать единый евразийский блок, который заставил бы США отступить, потому что в данном случае англо-американская высадка на берег стала бы невозможной.

Нападение на Пёрл-Харбор произошло 7 декабря 1941 г. А 6 декабря Гитлер вынужден был отдать приказ о прекращении наступления вермахта на Москву.

Рузвельт и Черчилль оказались «в одной лодке». К тому времени они уже обдумали общий план дальнейших действий. В начале 1941 г. в Вашингтоне прошли секретные переговоры между генерал-майором Донованом, генералом Маршаллом и адмиралом Старком, в ходе которых стороны достигли договоренности о том, что в случае войны с Японией и с Германией «стратегия на Дальнем Востоке будет оборонительной, а Европа будет рассматриваться как основной театр военных действий». Так появился документ ABC-I, направленный на поддержку Великобритании как раз в те дни, когда сторонники «умиротворения» серьезно угрожали авторитету Черчилля, выступавшего за войну без пощады.

Вторжение нацистской Германии в СССР ничего в стратегии союзников не изменило. Их выбор был на руку Советам, поскольку для СССР англо-американская высадка в Европе представлялась насущной и первоочередной необходимостью.

Нападение японцев на Пёрл-Харбор и на Филиппины в конце 1941 г. заставило пересмотреть приоритеты. Пораженная в самое сердце, Америка пожелала ответить на оскорбление. Но это оказалось непросто, поскольку часть американского флота уже находилась в Атлантике, а первые победы японцев (от Сингапура до голландской Ост-Индии) были столь крупными, что подготовка и осуществление ответного удара непременно потребовали бы определенного времени. Тут уже почувствовали себя в опасности и австралийцы, принесенные в жертву черчиллевской стратегии (чего они Англии так и не простили).

Определенные размолвки по поводу вышеуказанных проблем с самого начала если и возникали, то не между Рузвельтом и Черчиллем, а, скорее, между американскими военачальниками. А вот между Муссолини и Гитлером, наоборот, начали зарождаться глубинные стратегические разногласия, несмотря на то что Италия и Германия тоже принципиально определились со своим главным противником.

При изучении проблемы идентификации главного врага той или иной страной больше всего поражает тот факт, что этот враг чаще всего был ей мало известен. Единственное несомненное исключение представлял Сталин, который благодаря продолжительной активности Коминтерна лучше знал, что происходило вокруг, особенно в Германии. Как можно заметить, противник такой осведомленностью похвастаться не мог, и Гитлер вступил в СССР, как в Terra incognita. Объяснялось это тем, что Гитлер одновременно питал в душе глубокое презрение к русским (к этому мы еще вернемся) и недоверие к информации, источник которой не мог проконтролировать, а также закрытостью советского режима, слабостью коммуникаций и государственной власти на местах в огромной стране (наследие Святой Руси; еще в 1985 г. в Приморском крае один тракторист, телегами возивший лисьи шкурки, посмеиваясь, заявил, что «здесь указы Петра Великого относительно торговли мехами никогда не соблюдались»).

Другой пример крайней государственной закрытости представляла собой Япония, страна непостижимой для Запада культуры.

В ее институциональном устройстве стоит отметить особо развитый культ секретности, затрагивавший абсолютно все сферы жизни (до 1941 г. — вплоть до расписания движения поездов). Что уж говорить о функционировании японского правительства, в котором посол США не понимал ничего, хотя чисто формально оно и регулировалось конституцией? Имея лишь поверхностные знания о стране и, вместе с тем, восхищаясь японской цивилизацией, Джозеф Грю переоценил стремление японского руководства к примирению. Он плохо разбирался во внутренней политической борьбе в правящих кругах Японии.

Естественно, тайна готовящегося нападения тщательно оберегалась, японский флот не пренебрегал и дезинформацией: накануне Пёрл-Харбора, как ни в чем не бывало, вышел из порта лайнер «Татута Мару», «японская “Нормандия”», и проделал половину пути, прежде чем произошла неожиданная атака. Эта тщательно спланированная операция подразумевала абсолютное молчание сотен человек.