Он печально посмотрел на меня.

— Ох, Кейти. Ты просто великолепна. Но Мишель и я… ну, ты же знаешь. Если бы я был свободен… если бы я встретил тебя первой…

«Она обманывает тебя! — хотелось мне крикнуть. — Она обманывает тебя с Мистером Кудрявые Волосы, и у меня есть доказательства! Она никогда не будет любить тебя так, как я!»

— Я никогда не хотел причинить тебе боль, — произнес Эван.

Он пошевелился на кровати, поднял руку и медленно потер лоб.

— Ты заслуживаешь кого-нибудь более достойного. — Он облизал губы.

— Ты достойный, — промолвила я.

Мои губы онемели, и язык, казалось, распух во рту.

«Мы оба достойные». Но я знала, что если это скажу, то превращусь в просительницу. И если уж мне придется выйти из этой спальни без Эвана в качестве моего бойфренда, по крайней мере, я собиралась выйти оттуда, сохранив гордость.

— Кейти, с тобой все будет в порядке? — спросил он.

— Естественно.

Я заставила себя произнести эти слова, да еще и придать им обманчивое беспечное звучание. Он потер лоб.

— Мне нужно идти. Может, Мишель оставила дома сообщение.

«А может, тебе пора начать обзванивать красавчиков из рекламы шампуня?» — злорадно подумала я.

Я открыла ему дверь, впустив в комнату свет из коридора. Эван медленно встал с кровати, и я двинулась за ним. У самого порога он повернулся ко мне и попытался что-то сказать. Я занялась чем-то у кухонной раковины, чтобы не смотреть на него, и открыла оба крана на полную силу, чтобы не слышать.

За следующие три часа я перебрала свой шкаф, затолкала в мешки для мусора все вещи, что были мне малы, исполняя это действо, как епитимью за то, что слишком много попросила у вселенной.

В шесть часов приняла душ, оделась, побросала в рюкзак кое-какую одежду и чистое белье. Вытащила пальто из шкафа, шапку и шарф и перчатки. Проверила, взяла ли с собой кошелек и мобильник, и вынула паспорт из коробки из-под обуви в шкафу.

Я вышла из квартиры, миновала коридор, постояла перед дверью Эвана, сжала трясущиеся руки в кулаки и досчитала до десяти, давая ему еще один последний шанс выйти ко мне, сказать, что был не прав, сожалеет, любит меня больше, чем когда-либо любил ее, что нам суждено быть вместе, и я — его единственная.

Дверь осталась закрытой.

Я заставила себя подойти к лифту, нажать кнопку и выйти на холодную темную улицу. Поймала такси на углу Гринвич и Джейни-стрит. «Куда поедем, дорогуша?» — спросил таксист. «Аэропорт Кеннеди», — ответила я.

Я прижалась лбом к холодному стеклу окна и смотрела на город: автобусы и такси, мусорные баки, переполненные пустыми зелеными бутылками из-под шампанского и лентами серпантина. В сточных канавах валялись скомканные поролоновые банданы с надписью «Счастливого Нового года».

Стойка «Бритиш Эйрлайнс» работала. Своей кредиткой я оплатила первый рейс в Хитроу.

Моя мать находилась в Лондоне, и даже если бы она не стала разговаривать со мной и утешать меня, Лондон оказался первым местом, пришедшим мне в голову.

И самым отдаленным, куда я могла сбежать.

На следующий день я накормила детей ленчем и уложила их поспать (мальчики действительно спали, а Софи тихонько лежала в своей кроватке, перелистывая «Вог», который она убедила меня взять для нее в библиотеке).

Я зашла на сайт, один из немногих 1700 сайтов, блогов и онлайн-журналов, утверждающих, что консервативная блондинка, самая свежая любимица массмедиа, на самом деле глупа, тупа, всегда не права, дезориентирована, слишком амбициозна, очень любит себя, опасна для женщин всего мира и несет личную ответственность за гибель феминизма в новом тысячелетии и за нарушения питания у молодых девиц.

Именно этот сайт первым сообщил, что Китти Кавано писала за Лору Линн Бэйд. На главной странице была размещена нелестная фотография Лоры с дьявольскими рожками, торчащими из гривы блондинистых волос и мультипликационными языками пламени. В самом низу страницы жирным шрифтом восемнадцатым размером красными буквами бежали слова: «Лгунья, лгунья! На воре и шапка горит: раскрыта тайна — кто писал за Лору Линн Бэйд!»

Я щелкнула «Пропустить заставку», и передо мной открылся список всех статей о смерти Китти Кавано и разоблачительная информация о том, что именно она писала колонку «Хорошая мать».

Я медленно прошлась вниз по списку, делая заметки, выписывая биографические данные — девичья фамилия Китти (Верри), город, где она родилась (Истхем, Массачусетс, как на открытке, которую я видела). Внизу страницы была еще одна ссылка. «Информация, нажимать здесь». Когда я щелкнула по этой ссылке, открылся e-mail с уже вбитым адресом [email protected]. В строке «Тема» было написано: «Запрос информации». Я стерла слово «информация» и оставила только «запрос».

Было пятнадцать минут четвертого, а значит, у меня оставалось всего лишь пятнадцать минут до того момента, когда Софи разбудит братцев, и вся троица спустится вниз, потребует еды или поехать в парк, или, господи спаси и помилуй, снова поиграть в «Карамельную страну».

«Здравствуйте, — напечатала я. — Я…»

Пальцы замерли над клавиатурой. Что я, собственно, собой представляю? «Замужняя мать троих детей, сидящая, как в ловушке, в пригороде Коннектикута, пшеничного пояса Америки, у которой слишком много свободного времени и которая просто наткнулась на мертвое тело своей соседки…» — единственное, что пришло мне на ум.

«Я аспирантка, изучаю гендерные проблемы, — напечатала я, решив, что в какой-то период моей жизни это было правдой. — Мое исследование представляет собой феминистскую критику использования труда писательниц-невидимок, поскольку это не что иное, как санкционированное обществом самоуничтожение женщины». Вот так. Звучит настолько бессмысленно, что в итоге может оказаться и правдой.

«Хотела бы задать вам несколько вопросов о Лоре Линн Бэйд и Китти Кавано. Вы можете связаться со мной по этому телефону от 8:30 до 11:45 по понедельникам, средам и пятницам». Я указала номер своего телефона, напечатала подпись и отослала по электронной почте.

Софи брела вниз по лестнице, зажав Страшилу под мышкой, братья тянулись за ней, отставая на пару ступенек.

— Ноноко, — потребовала она. Ее детское словечко для «молоко».

Я подхватила Софи на руки и понюхала волосы, ожидая ощутить милое невинное дуновение «Джонсон энд Джонсон. Нет больше слез». Вместо этого в нос мне ударил запах чего-то дорогого и скорее всего французского, поскольку Софи обожала отрывать образцы парфюма из модных журналов.

Зазвонил телефон. Я прижала трубку под подбородком и перекинула Софи на бедро.

— Алло?

— Понедельник, среда, пятница от 8:30 до 11:45? — услышала я удивленный молодой женский голос. — Я просто обязана была позвонить немедленно, чтобы выяснить, не в тюрьме ли вы сидите.