Алехандра снова вспомнила о Россе и холодной и бедной больнице в квартале Ла-Латина. Алехандра подумала о том, как возвращалась оттуда без сына. Ботинки намокли от дождя, а щеки были мокрыми от слез. На улице Сеговия ее уже ждала Мария. Развела огонь, растерла замерзшие ноги Алехандры и уложила в кровать под теплую пуховую перину, где она постаралась укрыться и от холода, и от боли. Алехандра заснула, а пробудилась уже другим человеком – жестким, суровым, исполненным горечи, не способным поверить ни во что хорошее и с подозрением относящимся ко всем окружающим и их намерениям.

– Сколько тебе сейчас лет?

– Двадцать шесть.

– И что же, ты намерена упиваться горечью всю жизнь? Еще лет пятьдесят лелеять гнев и чувство вины? Не слишком ли долго?

Так Алехандру еще никто не утешал. Люсьен не твердил, что во всем плохом, что с ней произошло, нет ее вины. Нет – он заявлял, что она должна взять себя в руки и стать хозяйкой своей судьбы. И он был прав. Возможно, начать новую жизнь Алехандре мешало бремя грустных тайн? Может быть, если поделиться горем, станет легче.

Набрав полную грудь воздуха, Алехандра наконец решилась.

– У нас с тобой был сын. Маленький мальчик. Я дала ему имя Росс. В честь тебя. Он прожил всего две минуты, а потом перестал дышать. Повитуха сказала, что такое иногда случается, если младенец появляется на свет слишком маленьким, – легкие еще не успели как следует сформироваться. А может, Господь просто призывает едва рожденных детей обратно.

Люсьен резко втянул в себя воздух. Признание Алехандры явно потрясло его.

– У Росса были темные волосы, и он был совсем крошечным. А на левом плечике у него была красная родинка. Вот тут. Я успела подержать его на руках. Сначала он был теплым и дышал, а потом перестал.

– О боже, – с трудом прошептал Люсьен. Однако в ночи его шепот прозвучал удивительно громко.

– Я отправила тебе письмо по надежным каналам. Через месяц пришел ответ. В письме говорилось, чтобы я не смела больше писать на этот адрес, а если не оставлю тебя в покое, ты подашь на меня в суд за клевету. Там были твоя подпись и восковая печать с гербом Россов.

Люсьен вскочил и подбежал к ее кровати.

– Не знаю, кто написал это письмо, Алехандра, клянусь всем, что для меня дорого и свято. Пожалуйста, поверь мне.

– Верю.

Люсьен едва сдерживал гнев. Руки его сжались в кулаки так, что костяшки побелели.

– Значит, нашего сына звали Росс?

– Да.

– Хорошее, сильное имя, подтверждающее права, которые он имел по рождению. – Голос Люсьена дрожал. Он едва мог говорить.

Алехандре вдруг захотелось утешить его.

– Росс тихо умер у меня на руках. Случилось это второго октября. В шесть минут двенадцатого ночи. Шел дождь.

Подробности, мелочи, детали. Алехандра помнила их все до единой.

– Мы заберем его домой.

– Что?

– Привезем в Англию и похороним в нашей семейной резиденции Линден-парк в Танбридж-Уэллс. По крайней мере, тогда он будет покоиться в окружении своих предков.

– Неужели ты правда это сделаешь?

– Алехандра, этот мальчик – член нашей семьи и должен быть погребен в семейном склепе.

«Нашей». В этот момент Росс перестал быть только ее сыном. Мария оказалась права: теперь они с Люсьеном разделили горе пополам.

И тут ледяная стена, которую Алехандра под воздействием тяжелых обстоятельств вынуждена была возвести вокруг своего сердца, начала оттаивать. Алехандра встала, стыдясь своих слез и собираясь уйти туда, где сможет выплакаться в одиночестве, но Люсьен удержал ее и прижал к себе. Приникнув к его теплой, крепкой груди, Алехандра зарыдала, не таясь. Она плакала по себе и по Россу, по Люсьену, по отцу и матери, по Испании, по Сан-Себастьяну и жертвам разгула английских солдат и по Марии, которая погибла, пытаясь ее защитить.

Алехандра не помнила, когда в последний раз вот так давала волю чувствам и не пыталась их сдержать. Наконец, когда ее рыдания начали стихать, Люсьен вытер ей лицо краем своей рубашки. Выплакавшись, она вдруг почувствовала сильную усталость.

– Надеюсь, рядом был кто-то, кто тебя утешил и поддержал?

– Да, Мария. Сказала, что я должна взять себя в руки. К тому же борделю, который ей принадлежал, нужна сильная и молодая рука. А я неожиданно обнаружила деловую хватку. У меня хорошо получалось вести дела, контролировать финансы и следить, чтобы все шло гладко. Представь себе, даже в борделе есть свой режим и порядок. А Мария давно уже утратила былую хватку.

– Выходит, ты стала кем-то вроде ее правой руки?

– Да. К тому же мы с ней обе были одинокими и неприкаянными. Это нас и свело.

– А что еще ты написала в том письме, которое перехватили? Просила о помощи?

– Нет, просто решила, что ты должен знать о судьбе своего сына. Я писала тебе ради Росса, а не ради себя. Подумала, что тебе… следует о нем знать.

Люсьен выругался. Алехандра по привычке хотела перекреститься, но сдержалась. Ей казалось, что она не имеет права молиться после того, как несколько лет пренебрегала своим долгом.

– Может быть, у тебя сохранился текст этого письма? Какие-нибудь черновики или что-то в этом роде?

Алехандра покачала головой:

– Нет. Не хотела, чтобы хоть что-то напоминало о тебе.

С этими словами Алехандра отошла, снова легла на кровать и отвернулась к стене. К счастью, Люсьен больше не пытался с ней заговорить. Алехандра облегченно вздохнула.

Когда она проснулась, на кровати у окна его не оказалось. Дорожная сумка была аккуратно уложена, постель застелена. Алехандра поглядела на ясное голубое небо. Дождь и ветры, не дававшие путешественникам покоя несколько дней подряд, наконец закончились, и снова потеплело. Даже чересчур, мысленно прибавила Алехандра, расстегивая верхние пуговицы мужской рубашки, которую принес ей Люсьен.

В первый раз за долгое время она ощутила голод. Прежде чем встретить новый день, ей нужно было как следует поесть. Еще одно новое ощущение. Свернув куртку и убрав ее в дорожный мешок, Алехандра обулась в сапоги и умылась холодной водой, которую кто-то принес в фарфоровой миске и поставил на столик между кроватями, пока она спала. Рана на пятке все еще побаливала, и, хотя во время пути Алехандра старалась держать ее в чистоте и промывать в речке или ручье, порез воспалился.

Наконец вернулся Люсьен с хлебом и сыром.

– В Сан-Себастьяне оставаться нельзя, – объявил он. – У Веллингтона своих забот хватает, а в гавани ни одного корабля, на котором мы могли бы уплыть на север.

– На север? – озадаченно переспросила Алехандра, не вполне понимая, что он имеет в виду.

– В Англию. На запад ты вернуться не можешь – там Бетанкуры. Юг и восток по-прежнему контролируют французы. Думаю, лучший вариант в подобной ситуации – добраться до Бильбао и отплыть из маленького порта Коста-Баски.