Да и из здания ушли все мыши и крысы. Словно их что-то сильно напугало. А котов наоборот – как магнитом со всего района к больнице притянуло. Старшая медсестра пыталась их сосчитать, но на сорок втором со счета сбилась.

В последний день своего пребывания в больнице Петр Николаевич, засыпая, явственно наблюдал, как по стенам гуляют изумрудные искорки-отблески, словно от замурованной елочной гирлянды.

– Спокойной ночи, братское сердце! – прошептал он стене и погладил ее ладонью.

* * *

Наконец наступил тот день, когда Наташа утром встретила Петра Николаевича у ворот больницы, и они зашагали по залитой солнцем улице домой. В городе пахло яблоками. Год на яблоки задался урожайный. «К войне», – шептались старушки. Впрочем, у мнительных пенсионерок это означали все богатые урожаи плодово-овощных культур и удачные грибные сезоны. Любая продуктовая чрезмерность настраивала женщин на милитаристский лад.

Дачники тоннами свозили «антоновку» и «золотой налив» и за копейки сдавали на городском рынке, где яблоки мыли и развозили по торговым точкам для реализации тем, кто не имел своих огородов. Почти в каждом втором доме либо варили варенье, либо гнали самогонку.

– Кальвадос! – с наслаждением вдохнул полной грудью теплый городской воздух Петр Николаевич. – Под него так танцуется!

– Может, прямо сегодня папу поедем искать? Я и билеты на электричку взяла, – неожиданно предложила Наташа. – А то, наверное, тяжело будет?

– Да, будет непросто! – согласился физик и отчаянно махнул рукой: – Поехали!

Влюбленные свернули в узкий переулок, заросший с двух сторон желтым крыжовником, обошли пыльные гаражи на окраине, перелезли через железнодорожную насыпь и по тропинке вдоль нее добрались до бетонной платформы станции.

Кроме них на перроне никого не было. Только стая бездомных собак дремала вокруг билетной будки.

– Я боюсь собак, – честно призналась женщина.

– Не бойся, – крепче сжал ее руку спутник.

Однако рисковать не пришлось, потому что из будки вышла старушка со свистком и веником и принудила собак спуститься с платформы на дорогу.

– Докуда вам? – спросила шумная старушка у влюбленных.

– Я уж купила, спасибо! – ответила Наташа.

– Неопасно, что столько собак? – не сдержал интереса Петр Николаевич.

– Чего там опасного?! – успокоила его старушка. – Я их всех по именам знаю. Вон тот черный, хромой – Фокинский. Они пять лет назад съехали. У них сын артистом известным стал, деньги появились. Рыжий, тощий – Леонида Ивановича, что помер в том году, а до этого год парализованный лежал. Две войны прошел. Белая сучка старее меня, по ихним меркам. При Руслановых жила. Пока их батьку за поджог в лесу не посадили. Его Надюха сначала спивалась три года, а потом, отсюда в километре, под поезд попала. А вон, который на овчарку похож, тот и есть овчарка – у путешественника жила, забыла, как его фамилия. Породистая. Путешественник чего-то новое открывал и лез, не помню. А, вспомнила! Его на воздушном шаре в Антарктиде ветром унесло. И все. Жена ждать не стала. К жене негр приехал. Она с негром и уехала.

Короче, все знакомые. И так они только меняются. Одна подохнет, новая добавляется. Первой Белка была. Которая со Стрелкой. Стрелка ведь погибла, а Белку космонавты отпустили. Прям из окна выкинули. Это моя сестра видела. Она с молоком туда сюда ездила и в шестьдесят, каком не помню, году в поезде с космонавтами познакомилась и с Королевым, который их в космос запускал. Их поезд минуту стоял. Королев взял Белку на руки и говорит: «Поживи хоть ты по-человечески!» И в окно ее.

Белка долго еще жила. Через годик ее попадья прикормила, и она у них дом потом стерегла. Когда подохла, батюшка молебен отслужил с проповедью. Вся улица плакала. Говорят: Королев тоже приезжал, но так из машины и не вышел. Партийный был! Нельзя!

Пока добрая женщина делилась воспоминаниями, подошла электричка, и Петру Николаевичу с Наташей пришлось спешно направиться к своему вагону.

– Спасибо! – на бегу поблагодарил старушку физик.

Та благодушно кивнула и скрылась за железной дверью своей будки.

Всю дорогу, глядя в окно на пролетающие пейзажи, Петр Николаевич размышлял о масштабах взаимодействия судеб, о трогательной тяге каждого живого существа к источнику самосознания.

Также ему вспомнились приключения ночи со среды на четверг, когда он помогал Ларисе Петровне донести до дома гроб. Целеустремленная пенсионерка помогла вытащить ритуальное изделие через окно, чтобы никто из персонала не увидел. Рамиль Азымович очень просил потише осуществить передачу гроба. Когда гроб оказался на земле, внучка отца анархии взвалила на Петра Николаевича основную часть, а сама потащила крышку.

Шли они долго. Дом Ларисы Петровны находился на самом отшибе, за рекой, в районе дач городского руководства. Размеры и великолепие особняка пенсионерки изумили физика. Он и представить себе не мог, что в их городе сохранились усадьбы позапрошлого века в таком прекрасном состоянии.

– Только я здесь прописана, – предваряя расспросы, сказала Лариса Петровна, открывая огромным ключом кованые ворота. – Риелторы задолбали. Один убить хотел. Жениться, а потом убить. Ну, у нас разница в возрасте полвека! Что мне было с ним делать?

– Красота какая! – восхищался Петр Николаевич, рассматривая ажурную лепнину, украшающую фасад.

– Итальянец строил, друг деда, – пенсионерка прислонила крышку гроба к стене и перевела дыхание. – Здесь подвал еще на три этажа. Три вверх, три вниз. Как база бомбистов-аристократов замышлялась. Внутри все дубом и другими благородными породами отделано.

– Как же у вас это не отобрали? – не мог поверить Петр Николаевич. – Ведь мы такие времена пережили! У всех все отобрали.

– Тут один секретец есть! – лукаво сощурилась старушка. – Если я не хочу, то дом не найти. У меня по папе фамилия Мессинг.

– Тот самый Мессинг? Рудольф? – не поверил физик.

– Тот самый, – подтвердила пенсионерка. – Мама берлинский университет заканчивала и как-то познакомилась в библиотеке с папой. Но… не сложилось. Дедушка был антисемит. Не благословил. Когда я родилась, то меня сразу сюда отвезли. С глаз долой. Папа каждую весну до войны приезжал. Потом мама замуж за военного вышла, и папа перестал приезжать. Во время оккупации мы с мамой здесь раненых прятали. Через километр немецкая комендатура стояла, но дом почти за полгода так фашисты и не увидели.

– Удивительно! – согласился Петр Николаевич и вдруг вспомнил: – Если понадобится памятник, Лариса Петровна, то я знаю одного человека, который вам бесплатно прекрасный поставит. Алый метеорит в сером мраморе. Вы как к творчеству Высоцкого относитесь?

– Он великий русский поэт! А что? – задиристо зыкнула на него Лариса Петровна.

– Это его памятник, – поведал физик, но спешно оговорился: – Мог быть его. Но там какая-то интрига с Мариной Влади и с лошадьми произошла. В общем, памятник не понадобился.