Я отвожу взгляд, и он тяжело вздыхает. Проходит за спиной, выкладывает в сковороду брокколи и пассерует с небольшим количеством сливочного масла. Сверху отправляются сочные и мясистые листья шпината.

— История с задержанием произошла внезапно. У меня не было возможности связаться с тобой, и я попросил о содействии в данном вопросе своего адвоката. Он и мой приятель вели своё расследование, в ходе которого выяснили, что ты — дочь Сафронова, моего главного конкурента, которого мы подозревали в подставе. С этого момента мой адвокат решил, что сможет меня обезопасить, и начал втирать мне левую информацию про тебя. Я провёл в следственном изоляторе два с половиной месяца. Давай миску.

Я тяжело сглатываю и аккуратно передаю ему яичную смесь. Смотреть на мужчину просто не могу, иначе не сдержу слёз. Я не сомневаюсь: он не лжёт. Зачем бы ему это было нужно? Но и я не придумала историю с сообщениями!

— Аль, когда меня выпустили, я пытался с тобой связаться. Твой номер уже был выключен. Я вылетел в Лондон первым рейсом, я так хотел тебя найти и всё объяснить! Первым делом я проверил квартиру. Конечно, тебя там не было… Я позвонил в офис и узнал, что тебя сбила машина… Дальше провал. Абсолютная пустота. Эта новость окончательно подкосила меня. Я слёг с инсультом. Долгие месяцы ушли на реабилитацию. Это звучит жалко и вовсе не является оправданием, но всё же…

— Всё в порядке, Алекс. Теперь я понимаю…

Ему не нужны оправдания. Произошла какая-то чудовищная ошибка, которая стоила жизни моему… нашему ребёнку, нескольких бесконечных месяцев боли, месяцев, которые мы провели вдали друг от друга. И в этом есть и моя вина. Ведь я же чувствовала, что что-то не так! Мне нужно было просто не принимать это всерьёз и дождаться нашей встречи, нашего разговора!

— Нет, действительно, Алевтинка, — перебивает он, прижимаясь ко мне со спины. — Я должен был сам связаться с тобой, убедиться, что с тобой всё хорошо, но, получается, что пустил всё на самотёк. А когда ты прислала мне письмо, я и вовсе счёл, что ты сделала правильный выбор…

— Какое письмо? — напрягаюсь я, и он крепко обнимает меня.

— Собственно, я уже понял, что кто-то постарался хорошенько испоганить мою жизнь. Мне очень жаль, что тебе тоже досталось, когда я так старался оградить тебя от всех проблем! Я обещаю тебе, что найду этих шутников и они ответят за каждую твою слезинку, но мне нужна твоя помощь, малышка. Теперь ты понимаешь, что должна вспомнить все детали, даже те, которые тебе могут показаться незначительными? Пожалуйста, Алечка. Только разобравшись с этой историей, мы сможем начать всё с чистого листа, иначе недомолвки так и будут разрушать наши отношения.

— Ты… — я запинаюсь, потому что даже верить боюсь, что всё это реально, — хочешь… Ты хочешь сказать, что мы…

— Даже не сомневайся, Аль. — он целует мою макушку. — Я же сказал, что больше никогда тебя не отпущу. Или у тебя есть весомые аргументы для отказа?

Он подхватывает мою руку, где ещё пару часов назад было чужое кольцо, гладит и сжимает пальцы, покрывая поцелуями шею.

— Алекс?

— Что, малышка?

— Я никогда не переставала любить тебя.

— Ты не представляешь, как я счастлив это слышать, Аль, — он резко разворачивает меня, направляя к столу. — Если меня чему и научил инсульт, так это ценить каждую секунду своей жизни! Присаживайся, я накладываю завтрак. И я рассчитываю услышать твою часть истории, начиная с того момента, как я улетел в Москву и оставил тебя в Лондоне…

За его веселостью скрывается много чувств. Он винит и корит себя за то, что не было его виной. Он переживает за то, что стало с моей жизнью, а я боюсь, что новость о том, что я была беременна, но потеряла ребёнка, послужит очередным ударом по его здоровью.

Возможно, я смогу подготовить его к такой новости. Не сразу. Когда разберусь, всё ли с ним в порядке. Сейчас это не первостепенно.

Главное, что я знаю: он не виновен в том, в чём я винила его. Главное, что теперь он рядом и планирует оставаться рядом. А остальное я как-нибудь переживу.

Я просыпаюсь от настойчивого гудения телефона и не обнаруживаю рядом Алевтину. Заставляю свой первоначальный страх, что она сбежала, замолкнуть на некоторое время и отвечаю на звонок.

— Мельченко! Ты совсем обалдел?! — сходу кричит в трубку Сафронов. — Где Александра?

— И вас с новым годом, Леонид Степанович! Аля? Она гостит у меня, вам абсолютно не о чем беспокоиться.

— Я тебе, сопляк, покажу — не беспокоиться! Ты нахрена мою дочь малолетнюю похитил? Страх потерял? У меня со всего офиса записи камер перед глазами, налицо — явное сопротивление! Ты какую игру ведёшь, пацан?

— Никаких игр, всё серьёзно. Аля в безопасности и находится здесь по доброй воле.

— По какой, нах, доброй воле? Ты вытащил её из здания и усадил в свою тачку даже без пальто!

— Это просто недоразумение, Леонид Степанович. Я даю вам слово, что у вашей дочери всё чудесно, она пребывает в добром здравии и прекрасном расположении духа. Как только она нагостится в моём доме, я сразу же отвезу её туда, куда она укажет.

Кажется, я начинаю терять терпение. Этот старый козёл — последний человек, перед кем я считаю себя обязанным отчитываться за свои действия. Я не питаю к нему ни единой, даже самой маленькой толики уважения. Он — отвратительный человек. И гораздо худший отец.